Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

лидерами, верными слугами и загадочными лесами. Добро и зло фатальным образом сосуществует и в природе, и в божественном. Искоренить зло невозможно. “Ибо нам нужно зло, чтобы стать добрыми”, – как говорит Амадею священник. И добрые люди не имеют права смотреть сверху вниз на своих злых собратьев, так как “у них один источник глубоко внизу”96. Однако страдание, раскаяние и прощение способствовали восстановлению естественной гармонии.

Сам Вихерт не был образцом милосердия: он отказался принять в своем доме немецких беженцев. Но он не привык к прямым нападкам на свой нравственный и литературный авторитет. То, что он приветствовал поражение как освобождение от нацистов, для многих было непростительным. Новое поколение писателей – те самые немецкие юноши – пародировали его речи, изображая его тщеславным стариком, потерявшим связь с реальностью97. Как смеет он назначать себя их пророком? Это лицемер, говорили они, болтающий о страданиях, но сам их не испытавший и ничего не знающий о страданиях других. Для того, кто побывал в Бухенвальде, пусть и ненадолго, это было пощечиной. В более общем смысле это был сигнал того, что фиксация на страдании не усиливает солидарность, а питает конкуренцию среди жертв. В 1947 году Вихерт сказал шведскому журналисту, что немецкий народ обречен, поэтому сам он “больше не будет обращаться ни к Германии, ни к немецкой молодежи”98. Следующим летом Вихерт, как и Ясперс, уехал в Швейцарию.

Под судом

19 ноября 1945 года союзники поместили двадцать четыре руководителя нацистской Германии на скамью подсудимых первого в мире Международного военного трибунала в Нюрнберге. В течение следующих одиннадцати месяцев суд квалифицировал степень их участия в преступном сговоре против мира и развязывании агрессивных войн, военных преступлениях и преступлениях против человечности. Дополнительно сторона обвинения объявила основные органы нацистского режима и верховное командование армии преступными организациями. 30 сентября и 1 октября были зачитаны приговоры. СС, гестапо, служба безопасности (СД) и руководство нацистской партии были признаны преступными организациями. Командование армии и СА – нет. Трое обвиняемых были оправданы: Франц фон Папен, последний веймарский канцлер и вице-канцлер Гитлера в 1933 году; Ялмар Шахт, министр экономики до 1938 года; и Ганс Фрицше, глава службы радиовещания при Геббельсе. Семеро подсудимых были приговорены к большим срокам тюремного заключения, включая Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера (пожизненное), и Альберта Шпеера, любимого архитектора Гитлера, после 1942 года руководившего производством вооружений и рабским трудом (20 лет). В двух случаях суд не смог прийти к единому решению.

Двенадцать человек были приговорены к смерти через повешение. В их число вошли губернатор оккупированной Польши Ганс Франк, глава службы безопасности и ее Einsatzgruppen Эрнст Кальтенбруннер, начальник Верховного командования армии Вильгельм Кейтель и министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Мартин Борман, личный секретарь Гитлера, был приговорен к смерти in absentia, но, как потом выяснилось, был к тому времени уже мертв. Герман Геринг опередил своего палача, проглотив капсулу с цианидом вечером предшествовавшего казни дня. Остальные десять встретили свою судьбу незадолго до полуночи 16 октября 1946 года.

За день до повешения на Унтер-ден-Линден, в советском секторе Берлина, состоялась премьера другой истории преступления и наказания. В Admiralspalast, здании государственной оперы, показали “Убийц среди нас” Вольфганга Штаудте, первый немецкий фильм, снятый после войны. В фильме, представлявшем собой смесь мелодрамы и нуара, хирург Ганс Мертенс в сочельник 1945 года снова встречается со своим бывшим капитаном Брюкнером. Огни и елочные игрушки пробуждают воспоминания трехлетней давности о приказе Брюкнера расстрелять жителей польской деревушки, несмотря на уговоры Мертенса. Экран пересекает газетный заголовок со словами о 2 миллионах убитых в газовых камерах, напоминая зрителям о масштабах нацистских преступлений. В отличие от Мертенса, которого его прошлое терзает, Брюкнер подвел под ним черту и успешно занимается бизнесом. Он скользкий оппортунист и капиталист, а не нацист-фанатик. Вместо того чтобы раскаиваться, он говорит Гансу: “Кого заботит, делаешь ли ты горшки из касок или каски из горшков? Важно, что ты делаешь это хорошо”99. В первоначальном сценарии Мертенс убивает капитана, но советские власти не собирались провоцировать самосуд. Чтобы добиться разрешения на съемки, режиссеру Вольфгангу Штаудте пришлось изменить историю. Невинная и ангелоподобная Сюзанна Вальнер, загадочным образом выжившая в концлагере, спасает измученного Мертенса от пьянства, отчаяния и убийства. Он отказывается от своего замысла убить капитана. “Мы не имеем права выносить приговор”, – говорит она ему. “Наш долг – предъявлять обвинения”, – отвечает Мертенс100. В последней сцене показывают Брюкнера за решеткой.

Процесс и фильм, столь близкие по времени, бесконечно различались по своему подходу к справедливости. В Нюрнберге обвинители со стороны союзников намеренно сосредоточились на внутреннем круге нацистской Германии. Армию оставили в покое; генерал Ганс Рёттигер дал свидетельские показания, в которых признал участие армии в военных преступлениях, но затем на суде отказался от них под давлением генералов. По контрасту с этим на берлинских экранах в качестве осужденного убийцы показывали простого армейского капитана. Более того, фильм оставлял возможность распространить ответственность за преступление еще дальше, на солдат, убивающих мирных жителей, и, возможно, на самого Ганса. “Мы все убийцы”, – писал один из рецензентов, и в их число входил Ганс, так как “он допустил кровавую баню в сочельник. Он щелкнул каблуками и отстранился, когда увидел, что его вмешательство не возымело результата. Он сделал то, что сделали мы все, – сдался перед лицом силы”101. В Нюрнберге прокуроры союзников предъявляли обвинения. В фильме Сюзанна (жертва) говорит от лица закона и отговаривает Ганса от того, чтобы взять правосудие в свои руки. Но в последний момент к ответственности призывает бывший солдат Ганс, а не бывшая заключенная Сюзанна.

Сколько таких Брюкнеров нужно было отдать под суд? Этот вопрос преследовал Германию в послевоенные годы. Нюрнберг поднял трудные вопросы юридической интерпретации. Он нарушил позитивистский принцип, запрещающий ретроактивное наказание, согласно которому преступление считается преступлением лишь тогда, когда нарушает закон в момент своего совершения. Иоахим фон Риббентроп, нацистский министр иностранных дел, объявил Нюрнберг судилищем без закона; это не спасло его от виселицы. Союзники, напротив, использовали всеобщий закон более высокого порядка, применимый к военным преступлениям и преступлениям против человечности задним числом. Нужно отметить, что это совпадало с позицией Густава Радбруха, видного немецкого юриста, социал-демократа и министра юстиции в Веймарском правительстве, который переводил речь американского обвинителя в Нюрнберге. Если принятый закон игнорировал равенство, лежащее в основе правосудия, судья должен был пренебречь этим законом в пользу высшего принципа справедливости. Проще говоря, действие не становилось законным от того, что Гитлер его таким назвал.

Эти различия вышли на первый план