Читать книгу - "Югославия в огне - Ольга Ивановна Обухова"

что увидел в СССР, и это может его задеть. А вот «Банкет в Блитве» будет в самый раз. И «Дорогому Тито» я тоже писать не стану, чтобы усташи не перехватили книгу – ограничусь «Дорогому Т.», он и так все поймет. Выпьете кофе, пока я буду надписывать «Банкет в Блитве»?

– С удовольствием.

Мирослав Крлежа позвал жену Белу и попросил ее заварить кофе. Вскоре все трое сидели с чашечками ароматного кофе в руках.

– Раньше я почти каждый день ходил пить кофе в кавану «Рубин» в гостинице «Эспланада», – вздохнул Крлежа. – Это была такая замечательная традиция. Ведь кафе в Загребе – гораздо больше, чем просто кафе. За их столиками велись бесконечные, порой беспредметные, споры, в которых, однако, рождалась истина. Там сталкивались идеи, анализировались ошибки премьер-министров и президентов, подводились итоги войнам и выносились оценки мирным договорам. В конечном счете там творилась история! Но сейчас загребские кафе изменились. В них нечем стало дышать – точно выкачали весь воздух. И не о чем говорить – люди боятся произнести лишнее слово. И я туда уже не хожу и ни о чем не говорю. И книг я тоже не пишу – с самого начала войны. – Он нервно забарабанил пальцами по столу. – И надеюсь только, что этот морок когда-нибудь кончится, и мы снова сможем говорить и дышать свободно. Я знаю, что за это идет борьба каждый день – ожесточенная, кровавая – и я желаю успеха тем, кто участвует в этой борьбе! – Он многозначительно посмотрел на Диану.

– Боюсь, эта борьба будет очень долгой. И многие не доживут до ее окончания…

– Это ужасно. Хорватам, надо признать, не очень повезло в нынешнем веке. Они жили в трех государствах, но все их государственные лидеры – и австро-венгерские императоры, и югославские короли, и поглавник усташей – тонким пониманием демократии похвастаться не могли, одна авторитарная власть просто сменяла другую. Сумеем ли мы разорвать эту роковую закономерность сейчас? Очень на это надеюсь. Если честно, ради этого и живу – потому что хочу все увидеть своими глазами.

– Мирослав, – негромко произнесла Бела Крлежа, – ты наговорил уже лет на десять, не меньше. Какой смысл ничего не писать, когда ты говоришь еще больше?

Писатель рассердился:

– Потому что я уже устал молчать! Это невыносимо! Если человек все время вынужден молчать, он сам превращает свою жизнь в тюрьму. Я верю, что такие, как она, – он показал на Диану, – и те, кто скрывается сейчас в лесах и горах, победят. И мы все сможем говорить – сколько угодно. И ходить в кафе – тоже сколько угодно. И ничего не бояться…

На следующее утро Диана встретилась с Краячичем и передала ему книгу Крлежа.

– Как он выглядит? Что говорит? – поинтересовался Иван.

– Как ни удивительно, выглядит он по-боевому. И верит в конечный успех.

– Я тоже в него верю. Мы все верим. Верь и ты. – Краячич притянул к себе Диану и крепко обнял. – Не знаю, когда мы встретимся. Борьба предстоит долгая. Держись!

Он резко повернулся и зашагал прочь, вскоре скрывшись за поворотом. Как будто его никогда и не бывало в Загребе.

А Диана осталась.

Потянулись томительные дни, заполненные работой и домом. В свободное время, когда семилетний Степан спал или гулял, Диана и Томислав напряженно изучали сводки с фронта. Томислав – с тайной надеждой на то, что страны «оси», с которыми Хорватия была связана союзническими обязательствами, все-таки победят. А Диана – с прямо противоположной…

Возвращаясь домой после работы, Диана решила зайти в хорошо знакомую кондитерскую на площади бана Елачича, чтобы порадовать близких воздушными эклерами. Но когда она переступила порог кондитерской и приблизилась к витрине, та неприятно поразила ее своей пустотой. Эклеров не было. Не было и кремовых десертов «рожата», с их уникальным ароматом, который «рожатам» придавал ликер из роз, чему они, собственно, и были обязаны своим названием. Не было загорских штруклей и рулета «орехняча». Диана подняла недоуменный взгляд от прилавка и встретилась с грустными глазами хозяина кондитерской Давора, которого знала уже много лет.

– Что случилось, Давор? Я пришла за эклерами, но не нашла их – и увидела, что у тебя вообще пусто.

– Не только у меня, – пожал плечами Давор. – У всех такая же ситуация. Ты просто давно, наверное, не заходила в кондитерские и в кафе.

– Это правда…

– Практически исчезло молоко. Поэтому не приготовить ни «рожата», ни «парадижот», ни скрадинский торт. Орехи поступают с большими перебоями, и половина из них – совсем не того качества, который нужен для кондитерских изделий. Нет миндаля для торта с острова Раб. – Он фыркнул. – Кондитеры в отчаянии – негде достать шоколад. И кофе, который появился в Хорватии после снятия турецкой осады с Вены, еще при Леопольде Габсбурге, теперь тоже почти не достать. Вместо него продают один эрзац, из молотых дубовых желудей, а за настоящим кофе приходится ездить в Триест, где его продают из-под полы и втридорога. Поэтому я могу предложить вам лишь обжаренные в масле фритулы с карамельным сиропом и печенье «папреньяк». Правда, оно суховатое…

Диана вздохнула:

– Насколько я понимаю, сейчас не время быть привередливой…

Она взяла бумажный пакетик с «папреньяком» и вышла на площадь. Степан все равно будет доволен, и зубы у него острые – разгрызет.

Диана прошла вперед еще несколько десятков метров и оказалась на небольшой уютной площади Петра Прерадовича. Ноги сами привели ее к Преображенскому собору. Как давно она в нем не была! Со времени похорон отца, наверное…

Диана толкнула тяжелую деревянную дверь собора, построенного почти сто лет назад – в тот год, когда Австрия, потерпев поражения в войнах с Пруссией и Гарибальди, была вынуждена вернуть Италии Венецию.

В храме было безлюдно, в стеклах икон отражались огоньки лампад. Пахло ладаном, свечами, высокая емкая тишина наполняла пустынный полумрак. Все было сдержанно, торжественно. Как же здесь было тихо и хорошо… Собор казался настоящим убежищем от бед и разрушений войны, от того чувства страха и обреченности, которое овладело людьми за последние годы. Пальцы Дианы невольно сложились в крестное знамение, и она перекрестилась – по православному обычаю.

Из глубины храма появился священник – мужчина средних лет, с окладистой черной бородой и пронзительным взглядом из-под насупленных бровей. Он подошел к Диане, пристально посмотрел на нее.

– А я вас давно ждал, – сказал священник.

Глава 8

Отстоять Новороссийск

Дом Петра Ковалева на западной окраине Загреба вблизи Запрешича был небольшой и очень скромный. Но его