Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

(1,2 %) и далеко от требований Америки и НАТО достичь доли в 2 %. В 2020 году они были повышены до 1,5 %, хотя на 2023–2025 годы уже планировались “значительные сокращения”.

Потребовался конфликт в Украине, чтобы заставить правительство Шольца взять на себя обязательство выделить 2 % и пообещать давно назревшую модернизацию вооруженных сил. Но даже эту цифру следует рассматривать в исторической перспективе: в годы Аденауэра она составляла более 4 % и даже при Брандте – 3,5 %. Первоначально промедлив, к августу 2022 года Германия отправила Украине десять самоходных гаубиц (Panzerhaubitze 2000), 14 900 противотанковых мин и 3 тысячи противотанковых средств (Panzerfaust 3), а также палатки, каски и готовую еду. Лишь в январе 2023 года к этому добавились боевые танки “Леопард-2”. Насколько большую военную поддержку готова предоставить страна и на какой срок, еще предстоит увидеть. Только правая популистская партия Alternative für Deutschland (AfD) хочет вернуть армейский призыв. И генералы, и министры исключают такую возможность17.

Санкции последовали аналогичному маятнику. Шрёдер призвал ЕС отменить оставшиеся санкции на экспорт оружия, которые были наложены на Китай после бойни на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. В 2014 году Меркель поставила европейскую безопасность выше национальных экономических интересов, когда поддержала санкции против России в ответ на присоединение ею Крыма. Однако, хотя экспорт оружия в Россию был остановлен, Меркель одновременно выступила против американского плана военной помощи со стороны НАТО. Каждый из этих случаев можно рассматривать исходя из конкретных условий. Тем не менее они следуют определенной схеме. Когда моральные принципы служили немецким интересам, их выставляли напоказ, когда они мешали, от них отказывались. После насильственного переворота в Мьянме весной 2021 года Германия и ЕС быстро ввели санкции. Когда Китай напал на Гонконг, они этого не сделали. Весной 2022 года Германия присоединилась к санкциям против России, но при этом продолжала покупать у нее газ. Спустя полгода немцы поровну разделились на тех, кто был готов нести издержки санкций, и тех, кто призывал к их прекращению18.

Отношения с Израилем являются исключением. Когда Меркель заявила Кнессету в 2008 году, что безопасность Израиля никогда не станет для нее предметом переговоров, она пошла по стопам Аденауэра и Коля. Корни непоколебимой поддержки Израиля со стороны Германии очевидны. Но это уникальное обязательство требует своих моральных компромиссов. Вопрос о том, насколько отправка Израилю атомной подводной лодки согласуется с “мирной политикой” Германии, остается предметом дискуссий. В 2021 году министерство иностранных дел оспорило право Международного суда расследовать военные преступления на палестинских территориях и было сразу же подвергнуто критике за то, что пожертвовало приверженностью Германии универсальным правам человека19.

Суровая любовь

Воссоединенная Германия составляет пятую часть населения и четверть экономики Европейского союза. Она слишком мала, чтобы руководить, но слишком велика, чтобы от нее отмахнуться. Общая европейская армия и внешняя политика были бы очевидным выходом из этого тупика. К сожалению, единство, необходимое для таких геополитических амбиций, было принесено в жертву на алтарь политики жесткой экономии во время финансового кризиса и кризиса еврозоны 2007–2015 годов. Германия с ее дисциплинарным кризисным управлением действовала как центрифуга. Вместо того, чтобы сблизиться, Европейский союз почти распался. Часть ответственности лежит на Ангеле Меркель. Ее осторожный, медлительный стиль руководства не подходил для кризиса, требующего быстрых действий.

В глубине души Меркель была атлантисткой: будучи подростком в ГДР, она мечтала посетить Соединенные Штаты, и когда рухнула стена, одним из первых дел, которые она сделала, была поездка с мужем в Калифорнию20. Понятно, что для человека, выросшего за стеной, европейская интеграция никогда не была велением сердца, как для Коля. Вместо еще более тесного союза с федеральным центром Меркель стремилась сохранить власть национальных правительств – и достигли это, заключив Лиссабонский договор 2007 года, который сделал Европейский совет голосом их представителей. Если Коль был машинистом европейского поезда, то Меркель нажимала на тормоза.

Однако сводить это к вопросу личности было бы слишком просто. В своем подходе к кризису Меркель сформулировала нормы и интересы, которые широко разделяли по всей Германии средства массовой информации, эксперты и население в целом, а также ее кабинет министров и парламент. Они раскрывают своеобразное немецкое понимание мира финансов и достоинств хорошего ведения домашнего хозяйства. Глобальный кризис ликвидности и долга превратился в пьесу с моралью. Пакеты помощи были направлены не только на спасение других, но и на защиту немецкого образа жизни и имиджа Германии.

Финансовый кризис 2007–2008 годов был спровоцирован кризисом субстандартного ипотечного кредитования в США. Однако основная причина была глобальной: везде банки имели чрезмерную задолженность, а межбанковский кредит перестал работать. Однако когда 7 октября 2009 года Меркель проинформировала парламент о кризисе, она связала его с “жадностью, безответственными спекуляциями и неэффективным управлением в финансовом секторе” и закончила похвалой социальной рыночной экономике страны как “лучшей экономической и социальной модели” в мире21. Ее правительство поспешило оказать помощь мюнхенскому банку Hypo Real Estate, но возложило вину на “плохие” американские банки, чья халатность заразила в остальном “солидных” немецких коллег. Христианские демократы восхваляли надежные инвестиции семейных фирм (Mittelstand), социал-демократы – многие местные сберегательные банки (Sparkassen) и государственные Landesbanken (региональные банки, поддерживаемые налогоплательщиками) как альтернативу англо-американскому капитализму казино. В отличие от спекулятивной анархии по ту сторону Атлантики, немецкое государство, с этой точки зрения, гарантировало стабильность и порядок22.

Все это игнорировало то, что правительства Германии также провели дерегулирование рынков капитала после 1990 года. Немецкие банки больше не были копилками, предоставлявшими кредит горстке местных бизнесменов: они присоединились к миру высокорискованной торговли и были глубоко вовлечены в глобальное обеспечение безопасности. И никто в большей степени, чем Deutsche Bank, который выжил благодаря щедрости Федеральной резервной системы США; в рамках программы количественного смягчения он продал ФРС больше ценных бумаг, обеспеченных ипотекой, чем любой американский банк23. Сберегательные банки действовали немногим лучше. Газеты сообщили, что местная сберегательная касса уговорила женщину из Франкфурта купить сертификаты Lehmann Brothers как безопасный способ пополнить свой пенсионный план – за ночь она потеряла 20 тысяч евро.

По официальному мнению, банкиры были не инвесторами, стремящимися к прибыли, а поставщиками услуг, которые предоставляли кредиты достойным клиентам. Авторитетная газета Frankfurter Allgemeine Zeitung отличала “реальные деньги” (наличные) от “виртуальных денег” деривативных рынков24. Такие идиллические взгляды могли бы соответствовать жизни в провинциальном немецком городке веком ранее, но они были совершенно оторваны от мира капитализма с 1970-х годов. Немцы могли быть чемпионами по экспорту, но когда дело касалось финансов, они были фактически неграмотны.

В то время как Федеральная резервная система США взяла