Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

погибли или покончили с собой, но кто-то попал в плен? Может быть, их советские тюремщики не были воплощением зла? Немногие письма из Советского Союза сумели миновать сети нацистской цензуры. Родители получали послания с крупицами сведений о своих сыновьях от их товарищей, которым удалось эвакуироваться. (Находились и мошенники, распространявшие лживые свидетельства о своих якобы однополчанах.) Родители пытались добыть хоть какую-то информацию через Турцию, Японию и Швейцарию.

Многие чувствовали в тираде Геббельса естественный выход своему горю: они жаждали мести. Коль скоро евреи стояли за спиной большевиков, всех евреев, находившихся у немцев в руках, нужно было убить. Или, по крайней мере, немцы должны были угрожать убить всех евреев, если немецким пленным причинят какой-то вред.

Другие, тем не менее, пришли к диаметрально противоположным выводам. Необычен случай терапевта Кристиана Шёне, руководившего небольшим полевым госпиталем во Франкфурте-на-Одере, на границе с оккупированной Польшей. Его младший брат Конрад был среди пропавших без вести под Сталинградом. Их отец был лютеранским пастором. Сам Кристиан воевал в Первую мировую войну, был военнопленным в Сибири и получил высокие награды. Весной 1943 года он вступил в неформальное сообщество, которое распространяло новости среди родственников солдат, пропавших без вести. Он также писал в министерство иностранных дел, предлагая разрешить советским военнопленным отправлять письма домой с тем, чтобы Москва сделала ответный жест. В день рождения брата, 3 мая 1943 года, Кристиан распространил среди товарищей письмо, в котором шел еще дальше. Надежный источник сообщил его брату, что в Киеве немцами было убито 64 тысячи евреев, “и не только мужчин, но и женщин и детей”. Захоронение их тел было организовано настолько плохо, что, когда сошел снег, повсюду обнажились груды трупов. Кристиан писал, что сам лечил эсэсовца, которого мучили ночные кошмары и который размышлял, что “сто пятьдесят казней в день – это, наверное, чересчур”. Кристиан заключал, что “нашим пленным придется заплатить за это”. Родственники должны осудить эти расстрелы, и это станет “актом нравственности и чести”. Он рассматривал возможные возражения: не будет ли это чрезмерным вмешательством? Что, если прекращение убийств евреев никак не скажется на судьбе немецких пленных? Но отмел их как несущественные. “Никогда не поздно остановить то, что неправильно с нравственной точки зрения, и способствовать этому было бы делом чести”. Кристиан призывал другие семьи писать в нацистскую партию и министерства петиции с двумя требованиями: передать военные операции в руки “ответственных экспертов” и остановить убийства евреев.

Два получателя немедленно вернули письмо с примечанием, что они не согласны. Шёне арестовали. В ноябре 1943 года военный трибунал приговорил его к году тюрьмы за подрыв воинской морали (Wehrkraftzersetzung) – очень мягкое наказание по меркам того времени. В приговоре судья отметил, что Шёне был “мечтателем”, “утратившим связь с реальностью”, но счел тревогу за брата “мотивом, достойным уважения”.

Кристиан Шёне пережил войну. Летом 1947 года его брат наконец сумел отправить ему весточку из сибирского лагеря. Однако парой месяцев раньше доктор Кристиан Шёне умер22.

Шёне был одним из 30 тысяч, осужденных за деморализацию армии во время войны23. После Сталинграда недовольство быстро росло, обнажая существующее в немецком обществе напряжение. Но по мере того как “пораженцев” становилось больше, больше становилось и доносчиков. Гестапо вовсе не было всесильным, как обычно считают. В действительности оно было весьма малочисленным: так, например, в Нижней Франконии, регионе с 840 тысячами жителей вокруг Вюрцбурга, в отделении нацистской тайной полиции было всего лишь двадцать два сотрудника; ее способность внушать страх основывалась на том, что немцы сами шпионили друг за другом. И доносчиками были вовсе не болтливые женщины (это второй стереотип): три четверти из них были мужчинами, в большинстве своем обычными немцами, которые упрямо отказывались принимать происходящее на фронте25. Окончательная победа будет за ними! Гитлер не может не быть прав! Разоблачение внутренних “врагов” (Volksfeinde) было одним из способов поддерживать это убеждение и представление о себе в неприкосновенности. Они рождали чувство собственной важности, исполнения национального долга. В конце концов, разве пораженчество не было предательством народа, как говорил Роланд Фрайзлер, президент Volksgerichtshof (особого нацистского народного суда) с августа 1942 года? Чем более вера в победу превращалась в навязчивую идею, тем шире была интерпретация пораженчества. В 1943 году солдат в увольнении сказал соседу, что войну не выиграть. Трибунал приговорил его к двум годам тюрьмы и к последующей службе в Strafbataillon 999, печально известной штрафной части, которую посылали на самые рискованные фронтовые операции; во время одной из них, на территории Польши, он и погибнет. Подчиненные доносили на начальников, говоривших, что русские всех убьют. Другие изобличали тех, кто задавался вопросом о том, что Германия делает на востоке, или требовали, чтобы пораженцев отправляли в концентрационные лагеря (Konzentrationslager, или KZ). С ухудшением фронтовой обстановки росло число смертных приговоров. В течение 1941 года Народный суд вынес 102 смертных приговора. В 1943-м, под руководством кровожадного Фрайзлера, было приговорено 1662 человека.

“Гоморра”: наказание за что?

Бомбардировки городов с воздуха в 1943 году не были чем-то новым26. Люфтваффе бомбило Варшаву в конце сентября 1939-го, британские ВВС в мае 1940-го бомбили заводы и нефтеперерабатывающие предприятия Рура. 7 сентября 1940 года Германия начала операцию “Блиц”, сбросив бомбы сперва на Лондон, а затем, 14 ноября 1940 года, – на Ковентри. Между Рождеством 1940 года и Новым 1941 годом Лондон подвергся еще одной волне массированных бомбардировок. Можно было бы предположить, что рассказы о бомбежках “потрясли людей до глубины души”, записывал в дневнике Рудольф Тьяден. “Куда там! Все настолько привыкли к ним, что почти не обращают внимания”. Бомбардировки немецких городов изменят эту ситуацию.

Первый авиаудар по Гамбургу случился в ночь с 17 на 18 мая 1940 года. Впервые авиация союзников осмелилась бомбить большой немецкий город. Погибло тридцать четыре человека. В течение следующих трех лет бомбардировки Гамбурга станут рутиной – 137 налетов, 1431 жертва27.

Масштабы операции “Гоморра” были совершенно другими. Пятидесятилетняя Рената Бок из Гамбурга вела дневник, чтобы рассказать потомкам, “что нам пришлось выдержать”. В ночь с 24 на 25 июля 1943 года ее разбудил первый налет. Следующий, 28 июля, оказался в десять раз хуже. В 22:30 прозвучала воздушная тревога. Стреляли немецкие зенитные орудия, а Бок и ее соседи бежали в подвал, чтобы укрыться там. Пол ходил ходуном. “Потом начался настоящий ад”. На ее улицу упали две зажигательные бомбы, и все загорелось. “Девятилетний соседский сын истошно кричит. Я прижимаю к своей груди восьмидесятилетнюю фрау Айгенброт. Мы стоим на коленях на полу; глаза