Читать книгу - "От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов"

В мае была сформирована специальная авиационная группа № 509 под командованием воздушного аса полковника Поля Тиббетса, блестяще проявившего себя на рискованных испытаниях новых стратегических бомбардировщиков Б-29. Пока летчики полковника Тиббетса, которым не сообщали, к какой миссии их готовят, отрабатывали точное бомбометание, в Вашингтоне продолжались напряженные политические дискуссии.

Трумэна информировали, что многие ученые, занятые в «Манхэттенском проекте», прежде всего Лео Сциллард, выступают против военного использования атомной бомбы. Говорили, что Эйнштейн написал Трумэну (что сомнительно): «Я не знаю, каким оружием будет вестись третья мировая война, но четвертая – палками и камнями».

Ученые рекомендовали осуществить показательные взрывы, пригласив на них наблюдателей из союзных и нейтральных стран, а затем предъявить ультиматум Японии, и только после вероятного отказа Японии капитулировать осуществить атомную бомбардировку одного-двух городов этой страны.

Сцилард, которому в свое время так и не удалось встретиться с Рузвельтом, добился аудиенции у Трумэна, которая была назначена на 25 мая. Накануне он отправил Оппенгеймеру послание, где высказывал опасение: «Если соперничество в производстве атомных бомб не удастся предотвратить, будущие перспективы нашей страны нельзя назвать хорошими… Я сомневаюсь в разумности раскрытия наших карт путем использования атомных бомб против Японии». Оппенгеймер на письмо не ответил.

Двадцать пятого мая Сцилард был в Белом доме с двумя коллегами – Уолтером Бартли из Чикагского университета и Гарольдом Юри из Колумбийского. Но там им объявили, что президент перенаправил их к Бирнсу, которого вскоре должны назначить госсекретарем. Трумэн не удосужился их принять. Ученые понуро покинули Белый дом и отправились к Бирнсу домой в Спартанберг, Южная Каролина. Встреча закончилась к взаимному разочарованию. Сцилард попытался доказать, что применение ядерной бомбы против Японии может иметь последствием превращение СССР в ядерную державу. Но Бирнс даже не дослушал:

– Генерал Гровс сказал мне, что у России нет урана.

– Нет, у Советского Союза очень много урана, – пытался возразить Сцилард.

Тут Бирнс заявил, что использование бомбы против Японии подтолкнет Москву к выводу войск из Восточной Европы.

– Ну, вы ведь родом из Венгрии и не хотели бы, чтобы русские оставались в Венгрии бесконечно.

Сцилард был буквально «ошарашен расчетом на то, что угроза бомбой сделает Россию покладистее… Мы можем вступить в гонку вооружений между Америкой и Россией, и она закончится уничтожением обеих стран. Мне в тот момент было не до волнений о том, что могло случиться с Венгрией». Ученый покинул Спартанберг в печали. «Я редко бывал, – писал он, – так подавлен, как в ту минуту, когда мы вышли из дома Бирнса и направились к вокзалу».

Вернувшись в Вашингтон, настойчивый Сцилард связался с Оппенгеймером, у которого как раз была запланирована встреча со Стимсоном. Оппенгеймер, хоть и считал Сциларда назойливой мухой, согласился повидаться. Венгр высыпал весь набор своих аргументов, на что Оппенгеймер ответил:

– Атомная бомба – дерьмо.

– Что вы имеете в виду? – удивился Сцилард.

– Ну, это оружие не имеет военного смысла. Оно наделает много шума, очень много шума, но бесполезно для войны. Если бомбу решат сбросить, то русских следует заранее об этом предупредить.

Сцилард возразил:

– Если попросту сообщить Сталину о новом оружии, то эта новость сама по себе не предотвратит гонку вооружений после войны.

– Ну, – не отступал Оппенгеймер, – вы считаете, что если русским рассказать о наших планах заранее и потом сбросить бомбу на Японию, то русские нас поймут?

– Очень даже хорошо поймут.

Это был разговор глухого со слепым, который ничем не закончился. Следующие недели Сцилард посвятил тому, чтобы поднять голос хотя бы горстки ученых-ядерщиков против применения атомного оружия по гражданским объектам.

Так называемый временный комитет Стимсона, созданный Трумэном специально для обсуждения ядерной политики, заседал 31 мая. Повестка дня была сознательно неопределенной, вопрос о применении бомбы против Японии в ней не значился.

Стимсон заявил о своей личной ответственности перед президентом за военные дела и дал понять, что решение об использовании бомбы – прерогатива самого Трумэна, а мнение создававших ее ученых никого не волнует. Но при этом признал революционные последствия новейшего изобретения:

– Бомба – не просто новый вид оружия, это революция в отношениях человека и вселенной. Она может превратиться во Франкенштейна, который сожрет всех нас, или обеспечит мир во всем мире. В любом случае ее важность выходит далеко за рамки нужд текущей войны.

После чего военный министр предложил обсудить перспективные разработки атомного оружия. Оппенгеймер заявил, что за три года удастся создать заряд мощностью от 10 до 100 млн тонн тротила. Лоуренс предложил:

– Нужно подготовить приличный запас бомб и материалов для них. Если мы хотим по-прежнему идти впереди всех, стоит выделить больше денег на расширение производства ядерных материалов.

Эта инициатива Лоуренса встретила полное одобрение. Но дальше слово вновь взял Оппенгеймер. Прозвучало неожиданно:

– Манхэттенский проект всего лишь пожинал плоды прежних исследований. Призываю министра Стимсона распустить научных сотрудников после окончания войны, позволив им вернуться в свои университеты и лаборатории, чтобы избежать стерильности режимной работы.

Ванневар Буш согласился:

– Следует оставить лишь костяк нынешнего коллектива и отправить как можно больше ученых заниматься исследованиями в более широкой и свободной манере.

Комптон и Ферми также поддержали Оппенгеймера, Лоуренс выступил категорически против. Стимсон поинтересовался невоенным потенциалом проекта. Вновь заговорил Оппенгеймер:

– До сих пор нашей непосредственной заботой было сокращение длительности войны. Однако следует понимать, что фундаментальные знания в области ядерной физики широко распространены во всем мире. США поступили бы мудро, предложив свободный обмен информацией об использовании атома в мирных целях. Если бы мы предложили обмен информацией еще до применения бомбы, это значительно укрепило бы наши нравственные позиции.

Симпсон принял подачу:

– В будущем могут понадобиться меры самоограничения. Я допускаю возможность создания международной организации, гарантирующей полную свободу для ученых. Возможно, бомбу в послевоенном мире мог бы контролировать международный управляющий орган с правом проводить инспекции.

Ученые согласно закивали. Но здесь молчание прервал генерал Маршалл:

– Предлагаю не слишком верить в эффективность механизма инспекций. Моя главная тревога – Россия.

Буш и Конант первыми затронули болевую точку – как долго США смогут сохранить монополию на атомное оружие. Они оба в тот момент исходили из того, что Советскому Союзу потребуется длительное время для создания собственной бомбы. Комптон считал, что шесть лет, Гровс – 20 лет.

– Никто не знает, – вступил Оппенгеймер, – каковы достижения русских в области атомных вооружений. Тем не менее я надеюсь, что братство интересов в научной среде поможет найти правильное решение. Россия всегда дружелюбно относилась к науке. Может, стоит