Читать книгу - "Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн"

сообщать о секретах своих клиентов. Поскольку побег из страны был незаконным, клиент, обдумывающий побег, оказывался в безвыходной ситуации. Если он обращался за советом к адвокату, была вероятность, что адвокат передаст эту конфиденциальную информацию куда следует, как многие и делали. Кроме того, после 1979 года любой адвокат, работавший с клиентом, подавшим заявление на официальное разрешение на выезд из ГДР, лишался адвокатской лицензии.

Юристы, бывшие агентами, разрывались между профессиональной этикой и политическими императивами. Их вербовка следовала поколенческим моделям взаимной поддержки, характерным для ГДР в целом. Для старшей группы стойких коммунистов работа на Штази не вызывала этических сомнений: в конце концов, они сражались, а иногда и убивали врага в веймарские годы. Эрих Мильке, глава Штази, был осужден шесть десятилетий спустя именно за убийство двух полицейских в 1931 году. Для тех, у кого было коричневое прошлое, Штази означало второй шанс. Клеменс де Мезьер, отец последнего премьер-министра ГДР Лотара, был активным членом СА и несколько менее активным и посредственным студентом юридического факультета. В 1948 году он лишился лицензии. Готовность быть информатором оказалась шагом на пути к профессиональной реабилитации. (Оппортунизм делал таких людей уязвимыми для шантажа.) Де Мезьер стал адвокатом протестантской церкви и предал многих своих клиентов. Следующее поколение было благодарно ГДР за место в университете и социальные лифты. Самой противоречивой фигурой в этой группе остается Грегор Гизи, харизматичный лидер Партии демократического социализма (PDS), партии-преемницы SED, в 1990-х годах и на момент написания этого текста член парламента от партии Die Linke (“Левая”). В 1970-х и 1980-х годах он был адвокатом нескольких диссидентов, в том числе Хавемана. В 1998 году немецкий парламент пришел к выводу, что все доказательства указывают на Гизи как на агента с кодовым именем Notar (Адвокат), и с тех пор Гизи категорически отрицает это45.

Впрочем, иногда было полезно иметь адвоката, работающего на Штази, чтобы добиться от режима лучших условий. Однако в целом это оборачивало закон против тех, кого он должен был защищать. В 1970-х годах правосудие ускорилось до несправедливости: дела о разрешении на выезд решались чуть более чем за час. Юристы, бывшие агентами, доносили на коллег-юристов и судей, а также на своих клиентов. В политических делах или делах с участием военных они фактически были рупором Штази против своих клиентов. Осведомитель Вольфганг Шнур обвинил, среди прочего, писательницу Фрейю Клиер в том, что у нее на чердаке хранится рукопись с критикой ГДР, и заставил ее согласиться на отъезд из ГДР в 1988 году; десять лет спустя он будет приговорен к одному году условно. В других случаях подсудимые вообще остались без защитника. В 1984 году пьяный мужчина подошел к постоянному представительству Западной Германии в Восточном Берлине и, когда восточногерманские охранники велели ему уйти, вцепился в ограду. Его арестовали и приговорили исключительно на основании отчета Штази, без адвоката, что должно было подчеркнуть его ограниченную дееспособность.

То, как люди, попавшие в сеть Штази, реагировали на это, во многом зависело от их семей, исполнявших роль амортизаторов диктатуры, и взглядов на мир, передаваемых из поколения в поколение. Таким образом, столкновения людей с режимом были весьма субъективными, и личное отношение к режиму влияло на то, как жертвы переживали “Wende”, переходный период после воссоединения.

Историк Бабетта Бауэр взяла интервью у тридцати мужчин и женщин из района Хемниц, родившихся между 1933 и 1968 годами, которые привлекли внимание Штази. Она выделила пять типов реакций: от сопротивления и бегства до надежды и приспособления. Фрау Розе была примером первого. Она родилась в 1937 году в семье свободомыслящих католиков, которые перенесли свое недоверие к нацистам на новый режим. Воспитание собственных детей после возведения стены обременяло ее чувством соучастия. К какой жизни она готовила своих детей? Сама она чувствовала себя всегда находящейся в стороне от жизни внутри ГДР. Когда ее коллеги уходили на официальные собрания, она шла домой. Вместо коллективной принадлежности она знала только коллективное недоверие. Когда умерла ее мать, Штази наблюдало за похоронами, надеясь арестовать ее отца, бежавшего в Западный Берлин. Такие люди, как фрау Розе, постепенно приближались к полному разрыву с режимом. Для них единственным морально допустимым выбором был отъезд. Последней каплей стал 1970 год, когда режим отказал ей в разрешении навестить умирающего зятя на западе. В 1973 году фрау Розе попыталась бежать. Ее поймали и посадили в тюрьму на девять лет. Ее дети сначала содержались в специальной тюрьме (Kinderzuchthaus), затем были переведены в детский дом, и в итоге их передали родителям ее мужа.

Совсем иного типа были семьи, научившиеся жить двойной жизнью. Дети фермеров или ремесленников часто были свидетелями того, как их родителей заставляли отказаться от своей независимости и присоединиться к коллективу. Вместо рискованного бегства к свободе они укрывались в коконе частной жизни и смирялись с некоторыми признаками конформизма на людях.

Третью группу составляли люди, которые выросли в аполитичных семьях и начинали как попутчики, присоединившиеся к FDJ и первоначально притершиеся к режиму. У них пробуждение наступало, когда они внезапно оказывались на допросе в Штази из-за сплетен или критических высказываний друзей или партнеров. Дальше их, казалось бы, упорядоченная жизнь разваливалась, возникали проблемы на работе, в институте и дома. Доминирующими чувствами таких людей были страх и бессилие.

Это резко контрастировало с теми семьями, которые могли опираться либо на религиозную, либо на социалистическую веру. Для первых церковь была якорем, а также надеждой на возможность диалога. Последние считали себя строителями социализма. Их социалистическое воспитание позволяло им изолировать и оправдать свои собственные болезненные столкновения с режимом. Проблема, по их мнению, заключалась в Хонеккере и некоторых чиновниках, а не в социализме как таковом. Они цеплялись за веру в то, что ГДР можно реформировать46.

Мало кто возлагал на ГДР бо́льшие надежды, чем певец и автор песен Вольф Бирман. Он родился в 1936 году в Гамбурге и вырос в семье коммунистического рабочего класса. Его отец-еврей принимал активное участие в Сопротивлении и был убит в Аушвице. Мать и сын пережили огненную бурю операции “Гоморра”, прыгнув в канал. В 1953 году юный школьник покинул Западную Германию и отправился на восток, чтобы строить социалистическое будущее. Талантливый и острый на язык музыкант, он, как шут, разоблачал пороки правящей элиты и вскоре стал бельмом на глазу власти. В 1965 году его занесли в черный список и запретили выступать. SED пыталась от него избавиться. Проблема заключалась в том, что, в отличие от тысяч других граждан, Бирман не хотел уезжать.