Читать книгу - "Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер"

Объевшийся ЛСД цирковой артист — исполин весом под 350 фунтов — разделся догола и понесся берсеркером сквозь толпу к сцене, сбивая с ног людей справа и слева. НесколькоАнгелов спрыгнули со сцены и забили его дубинками до бессознательного состояния (требуется подтверждение).

Для рассказа о том, что случилось после, никакого подтверждения не требуется, поскольку это было показано в документальном фильме «Дай мне кров» (Gimme Shelter). «Ангел ада» избил солиста группы Jefferson Airplane прямо на сцене, Мик Джаггер безуспешно пытался успокоить неуправляемую толпу, а один из зрителей, вытащивший пистолет, был тут же зарезан другим «ангелом».

~

Когда в 1950-х рок-музыка ворвалась на сцену, политики и религиозные деятели обвиняли ее в атаке на нравственность и в поощрении преступности. В Музее и Зале славы рок-н-ролла в Кливленде можно посмотреть занимательные кадры, запечатлевшие консерваторов, мечущих громы и молнии. И что, нам теперь нужно — о ужас! — признать, что они были правы? Можем ли мы связать ценности поп-культуры 1960-х и совпавший по времени рост числа насильственных преступлений? Конечно, не напрямую. Корреляция — это не причинность, и, возможно, третий фактор — противление ценностям цивилизационного процесса — стал причиной как преображения поп-культуры, так и всплеска агрессивного поведения. К тому же подавляющее большинство беби-бумеров никогда не совершало никаких насильственных преступлений. Тем не менее установки и массовая культура усиливают друг друга, и в крайних точках, где это так или иначе может сказаться на впечатлительных личностях и субкультурах, существуют убедительные причинно-следственные связи между децивилизующим образом мыслей и потворством реальному насилию.

Одна из них — самокастрация системы уголовного правосудия Левиафана. Хотя рок-музыканты редко влияют на публичную политику непосредственно, писатели и интеллектуалы влияют, а они поддались духу времени и стали рационализировать модную разнузданность. Марксизм описывал жестокий классовый конфликт как путь к лучшему миру. Влиятельные мыслители вроде Герберта Маркузе и Пола Гудмана пытались соединить марксизм или анархизм с новой интерпретацией фрейдизма, уравнивая сексуальное и эмоциональное подавление с подавлением политическим, и приветствовали освобождение от всех ограничений как часть революционной борьбы. Возмутители спокойствия все чаще изображались борцами и нонконформистами, жертвами расизма, бедности и плохого воспитания. Граффити-вандалы стали «художниками», воры — «классовыми борцами», а уличные хулиганы — «общественными лидерами». Многие умные люди, отравленные радикальным шиком, делали невероятно глупые вещи. Выпускники элитных университетов собирали самодельные бомбы и ждали за рулем угнанных автомобилей, пока «радикалы» стреляли в охранников во время вооруженных ограблений. Нью-йоркские интеллектуалы «велись» на околомарксистскую болтовню психопатов и добивались их освобождения из тюрем^[260].

С начала сексуальной революции на заре 1960-х и до подъема феминизма в 1970-х контроль над женской сексуальностью считался привилегией умудренных опытом мужчин. Похвальба сексуальным принуждением и насилием из ревности появлялась в популярных книгах, фильмах и в песнях, например у Beatles в «Run for Your Life», у Нила Янга в «Down by the River», Джими Хендрикса в «Hey Joe», у Ронни Хокинса в «Who Do You Love?»^[261] Такое поведение даже логически обосновывалось в политических сочинениях разного рода «революционеров». Вот что писал в своих мемуарах «Душа на льду» (Soul on Ice) — бестселлере 1968 г. — Элдридж Кливер, лидер «Черных пантер»: