Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1939–1941 годы. Книга 4 - Михаил Николаевич Алексеев"

В связи с недавним заявлением Советского Союза, что он рассматривает присутствие иностранных вооруженных сил в Болгарии «как нарушение интересов безопасности СССР», Берлин, опасаясь применения СССР военной силы при введении соединений и частей вермахта в Болгарию, попытался припугнуть Москву своей военной мощью, существенно преувеличив численность развернутых в Румынии войск. Не исключено, что дезинформацию с существенно завышенным числом находившихся там германских солдат и офицеров предполагалось использовать и для политического шантажа СССР.

1 марта Болгария подписала протокол о присоединении к Трехстороннему пакту (20 ноября 1940 года протокол о присоединении к этому пакту подписала Венгрия, 23 ноября – Румыния, 24 ноября – марионеточное государство Словакия). На следующий день, 2 марта, германские войска были введены в Болгарию. В состоявшейся накануне беседе с Шуленбургом Молотов выразил «глубокую озабоченность тем, что в вопросе, представляющем для Советского Союза такое [большое] значение, германское правительство приняло решение, противоречащее мнению советского правительства об интересах безопасности СССР»[389]. «Советское правительство неоднократно подчеркивало германскому правительству, – заявил Молотов, – как во время берлинских переговоров, так и позже – свою особую заинтересованность в Болгарии. Следовательно, оно не может оставаться безразличным к последним германским мероприятиям и должно будет определить свое отношение к ним. Оно надеется, что правительство Германской империи придаст должное значение этому решению»[390].

3 марта СССР заявил, что не считает правильной позицию, занятую болгарским руководством, поскольку она «ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и втягиванию в нее Болгарии», и потому не может «оказать какую-либо поддержку болгарскому правительству в проведении его нынешней политики»[391]. В Берлине данное заявление было квалифицировано как «носившее прямо враждебный характер по отношению к Германии и сводившееся к тому, что пребывание германских войск в Болгарии служит не миру на Балканах, но войне. Германское правительство почерпнуло объяснение этой позиции из участившихся к этому времени сведений о том, что сотрудничество между Советской Россией и Англией становится все теснее»[392].

К этой же категории в Германии было отнесено и заявление советского правительства, сделанное 24 марта 1941 года: «Если Турция действительно подвергнется нападению и будет вынуждена вступить в войну для защиты своей территории, то Турция, исходя из существующего между нею и СССР пакта о ненападении, может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет СССР»[393]. Это заявление было расценено Германией как «обещанное советским правительством в марте 1941 г. Турции обеспечение ее тыла на случай, если бы она вступила в войну на Балканах. Как было известно германскому правительству, это было результатом англо-советских переговоров во время посещения Анкары английским министром иностранных дел, усилия которого были направлены на то, чтобы таким путем все теснее втягивать Советскую Россию в английскую комбинацию»[394].

Позиция Советского Союза по Болгарии и Турции, по сути, не изменилась с момента представления Молотовым в ноябре 1940 года условий по участию в «пакте четырех держав».

Попытки Гитлера просчитывать варианты возможного решения в противостоянии с Советским Союзом, возможность прибегнуть к угрозе применения силы, к предъявлению ультиматума (ведь предъявил же СССР ультиматум Румынии с требованием передать ему Бессарабию и Северную Буковину, и Бухарест уступил) находили отражение в шифровках, поступавших в Центр от зарубежных резидентур. Поиск Гитлером приемлемого решения на фоне наращивания группировки на советских границах находили отражение в шифртелеграммах и подготовленных на их основе спецсообщениях руководству страны. И до начала апреля эти донесения дезинформацией не являлись.

10 марта «Рамзай» сообщал: «Новый германский ВАТ получил от прежнего атташе письмо, описывающее резко антисоветские тенденции среди высшего немецкого офицерства и кругов Гиммлера. Новый германский ВАТ считает, что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза…»

Речь шла о письме полковника Матцки (Мацке) сменившему его полковнику Кречмеру.

На ужесточение позиции Гитлера по отношению к СССР повлияли югославские события. 25 марта 1941 югославский премьер Цветкович подписал венский протокол о присоединении его страны к Тройственному пакту, что, однако, вызвало бурный протест населения. В ночь на 27 марта группа офицеров во главе с командующим югославскими ВВС генералом Симовичем совершила государственный переворот, свергнув князя-регента Павла. Это вызвало болезненную реакцию в Берлине, хотя новое правительство Югославии не денонсировало протокол о присоединении к Тройственному пакту.

В тот же день Гитлер подписал ОКВ № 25 о подготовке операции по захвату Югославии – одновременно с вторжением в Грецию. Директива предусматривала «уничтожение Югославии как военной и политической силы».

В докладе о заседании в штабе оперативного руководства вооруженными силами от 27 марта говорится: «Фюрер дает оценку ситуации в Югославии после государственного переворота… Фюрер… указывает на необходимость подготовки к военному разгрому Югославии с целью уничтожения ее как государства… В связи с этим осуществление плана Барбаросса должно быть отсрочено не менее чем на четыре недели (выделено мной. – М.А.)…»[395].

В конце марта Гитлер впервые заговорил о политико-идеологическом характере войны против СССР. Гальдер в своем дневнике записал: «30 марта 1941 г. Большое совещание у фюрера. Почти 2,5-часовая речь следующего содержания.

…Роль и возможности России: обоснование необходимости [военного] разрешения русской проблемы. Только при условии окончательного и полного решения всех сухопутных проблем мы сможем выполнить стоящие перед нами задачи (в отношении техники и, личного состава) в воздухе и на море в течение ближайших двух лет.

Наши задачи в отношении России – разгромить ее вооруженные силы, уничтожить государство.

Борьба двух идеологий: уничтожающий приговор большевизму не означает социального преступления. Огромная опасность коммунизма для будущего. Мы должны исходить из принципа солдатского товарищества. Коммунист никогда не был и никогда не станет нашим товарищем. Речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то, хотя мы и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность. Мы ведем войну не для того, чтобы законсервировать своего противника.

Будущая картина политической карты России: Северная Россия отойдет к Финляндии; протектораты в Прибалтике, на Украине, в Белоруссии. Борьба против России: уничтожение большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции.

Новые государства должны быть социалистическими государствами, но без собственной интеллигенции. Не следует допускать, чтобы у них образовалась новая интеллигенция. Здесь будет достаточно лишь примитивной социалистической интеллигенции. Следует вести борьбу против яда деморализации. Это далеко не военно-судебный вопрос.

Командиры частей и подразделений должны знать цели войны. Они обязаны руководить этой борьбой. Войска должны защищаться теми же средствами, какими на них нападают. Комиссары и лица, принадлежащие к ГПУ, являются преступниками, и