Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

а также тарифный режим во Франции), могли быть разрешены при наличии доверия и доброй воли – увы, отсутствовавших у обеих сторон. Георг III со своим обычным благоразумием (когда он пребывал в рассудке) называл мир «экспериментальным», и таковым его всегда считало и английское правительство. Вскоре Англии стало понятно, что эксперимент провалился{1145}.

30 января 1803 года Le Moniteur поместила на восьми полосах рапорт Себастьяни о поездке в Левант. Из рапорта следовало, что французы могут вернуть себе Египет, выделив на эту задачу не более 10 000 солдат. То была сознательная провокация, и у Англии, естественно, возродились опасения насчет раздела Османской империи французами совместно с русскими. «Поскольку никому и в голову не приходило, что Бонапарт может сделать что-нибудь просто так, – писал член Государственного совета Пеле, – вывод был очевидным»{1146}. Наполеон отказался обсуждать рапорт с послом Уитвортом или хотя бы объясниться. Но то обстоятельство, что рапорт Себастьяни вообще был опубликован, показывает, что это был дипломатический инструмент, а не настоящий план действий: если бы Наполеон всерьез обдумывал возвращение в Египет, он едва ли объявил бы об этом в газете. В 1803 году он не хотел войны, но не желал и ослабления позиций Франции даже ради предотвращения войны. «С каждым днем бледнеет глубокое впечатление от их недавних поражений и тает престиж, доставленный нам нашими победами, – заявил он в то время члену Государственного совета. – Отсрочка на руку только им»{1147}.

9 февраля англичане объявили, что приостанавливают передачу любых территорий, пока Франция не даст «удовлетворительное объяснение» своим недавним действиям в Этрурии, Швейцарии и Леванте. Через девять дней Наполеон напомнил Уитворту о Мальте и Александрии и посетовал, что в английской прессе не прекращаются нападки на него. «Давайте же объединимся и не будем из-за этого враждовать, – предложил он, имея в виду противоречия, толкающие к войне, – и вместе мы определим будущее мира». Уитворт принял эти слова за чистую риторику, но, как показало аналогичное предложение, сделанное в Тильзите царю, Наполеон мог говорить и всерьез. Уитворт, однако, не поверил ему и не придал его словам значения, а заговорил о Парме, Пьемонте и Швейцарии. Наполеон назвал это «пустяками». После возобновления войны англичане порицали Наполеона за бесцеремонное обращение с малыми государствами, но его ответ Уитворту выглядит совершенно логично в рамках партнерства, при котором будущее мира определяют Англия с ее обширными заморскими колониями и Франция, владеющая континентальной Европой{1148}. В целом Наполеон (вероятно, умышленно) в тот раз был резок, и Уитворт докладывал: «Мне казалось, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, а не главу одного из могущественнейших государств Европы»{1149}.

20 февраля в Париже Наполеон заявил законодателям, что «отречение короля и воля народа сделали неизбежной… передачу Пьемонта во власть Франции»{1150}. А швейцарский суверенитет, по его словам, был нарушен ради контроля над «тремя легкими проходами в Италию». Более угрожающе прозвучали слова Наполеона, имевшего в виду английские войска, еще занимавшие Мальту и Александрию, о том, что полмиллиона французских солдат «готовы защищаться и отомстить»{1151}. На следующий день англичане передали Голландской Ост-Индской компании Капскую колонию, но никакие уговоры и угрозы не могли убедить их исполнить обязательства в отношении Мальты и Александрии.

25 февраля рейхстаг Священной Римской империи принял Заключительное постановление имперской депутации (Reichsdeputationshauptschluss), которым условия Люневильского мира были введены в действие на германских землях. Австрии и другим крупным германским государствам для того, чтобы компенсировать французские приобретения на западном берегу Рейна, было необходимо «медиатизировать», то есть реорганизовать более 200 государств в 40, в основном посредством секуляризации владений церкви и передачи вольных и имперских городов их более крупным соседям. Германская медиатизация стала крупнейшим до 1945 года переделом территорий и собственности. Новым правителям досталось почти 2,4 млн человек и 12,7 млн гульденов годового дохода. Для этого Талейрану пришлось много месяцев торговаться с правителями, выигрывавшими от поглощения меньших, прежде самостоятельных, образований. Сохранившиеся государства в основном получили к востоку от Рейна гораздо большую территорию, чем им пришлось передать Франции на западном его берегу. Так, Баден приобрел всемеро большую, а Пруссия – почти впятеро большую территорию. Ганновер, не уступивший Франции никаких земель, тем не менее получил Оснабрюкское княжество-епископство. Крупные территориальные приобретения сделала и Австрия. Вюртемберг лишился 30 000 подданных, получив взамен 120 000, и в 1803–1810 годах удвоил свою территорию за счет 78 других политических образований, а также владений имперских рыцарей в Швабском округе{1152}. Пруссия потеряла 140 000 и приобрела 600 000 подданных. Карта Германии заметно упростилась. С нее исчезли существовавшие века сотни крошечных государств, например княжество Виннебург-Бейльштейн, принадлежавшее отцу Клеменса фон Меттерниха.

Наполеон, помнивший опыт своего кумира прусского короля Фридриха Великого, учредившего в противовес Австрии Княжеский союз (Fürstenbund), стремился противопоставить Францию на германских землях и Гогенцоллернам, и Габсбургам как сдерживающую силу и защитника. Поэтому он подготавливал династические союзы с правящими домами Баварии, Бадена и Вюртемберга в дополнение к стратегическим союзам{1153}, уже заключенным с этими тремя державами к 1805 году, когда в Европе снова началась большая война. К июлю 1804 года он наметил в жены Евгению шестнадцатилетнюю баварскую принцессу Августу. В апреле 1806 года Стефания де Богарне, двоюродная племянница Жозефины, вышла замуж за Карла, великого герцога Баденского, а в августе 1807 года 22-летний Жером женился на вюртембергской принцессе Екатерине.

8 марта 1803 года Георг III произнес тронную речь, в которой попросил Парламент о военных поставках и формировании ополчения, а также обвинил Наполеона в широких военных приготовлениях во французских и голландских портах (хотя из донесения Уитворта было ясно, что французы ничем подобным не заняты). Как и публикация рапорта Себастьяни, речь короля была скорее угрозой, нежели объявлением войны. «Англия не дремлет, – написал Наполеон 11 марта испанскому королю Карлу IV, – она всегда настороже и не успокоится, пока не завладеет всеми колониями и всей мировой торговлей. Лишь Франция в состоянии помешать этому». (Заметим, что к этому времени Англия по Амьенскому миру уже возвратила Мартинику, Тобаго, Сент-Люсию и Минорку{1154}.)

Наполеон, увидев Уитворта на приеме в Тюильри в воскресенье 13 марта, по словам посла, обратился к нему, «будучи явно в состоянии значительного возбуждения. Он начал с вопроса, имею ли я известия из Англии». Уитворт ответил: да, двумя днями ранее он получил письма от Хоксбери{1155}.

НАПОЛЕОН. Итак, вы хотите войны.

УИТВОРТ. Нет, первый консул, мы слишком ценим выгоды мира.

НАПОЛЕОН. Мы уже воевали пятнадцать лет.

УИТВОРТ (после паузы). Слишком долго.

НАПОЛЕОН. Но вы хотите воевать еще пятнадцать лет, и вы заставите меня это сделать.

УИТВОРТ. Это далеко не соответствует намерениям его величества.

Затем Наполеон отошел, чтобы поговорить с русским послом графом Аркадием Марковым и испанским – Хосе-Николасом де Асара. «Англичане хотят войны, – провозгласил Наполеон, – но если они первыми обнажат шпагу, то пусть знают, что я последний вложу шпагу в ножны. Они не уважают договоры, которые отныне должно укрыть черным крепом»{1156}. Уитворт докладывал: вслед за тем Наполеон снова подошел, «к великой моей досаде, и возобновил, если это можно так назвать, беседу, говоря лично мне что-то учтивое». Затем Наполеон вернулся к предмету разговора:

НАПОЛЕОН. К чему эти приготовления? Против кого эти меры предосторожности? У меня на французских стапелях нет ни единого линейного корабля, но, если вы хотите вооружаться, я тоже буду вооружаться; если вы хотите драться, я тоже буду драться. Вы, может быть, убьете Францию, но запугать вы ее не можете.

УИТВОРТ. Никто не желает этого. Мы хотим жить в мире с ней.

НАПОЛЕОН. Тогда нужно соблюдать договоренности! Вы будете нести ответственность за это перед всей Европой{1157}.

Уитворт прибавил, что Наполеон был «чересчур возбужден для того, чтобы было благоразумно продолжать беседу. Поэтому [я] ничего не ответил, и он, повторяя эту последнюю фразу,