Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

ни разу не видел, чтобы он отверг предложение, направленное на поощрение и поддержку промышленности», – вспоминал Шапталь. Однако, несмотря на все усилия Наполеона (особенно когда возобновилась война), французская индустрия лишь с большим трудом могла состязаться с промышленным центром по другую сторону Ла-Манша{1122}. (В 1815 году во всей Франции насчитывалось лишь 452 шахты с 43 395 работниками, 41 металлургический завод с 1202 работниками, 1219 кузниц с 7120 работниками и 98 сахарных заводов с 585 работниками. В Марселе – центре французской мыловаренной промышленности – в 73 мыловарнях трудились 1000 человек{1123}.)

Пошлины в кольберовском духе сделали торговлю еще менее сбалансированной. Из-за высоких торговых пошлин в Италии шелк-сырец из Пьемонта, который прежде везли в Ломбардию, теперь попадал в Лион. Голландским производителям приходилось уплачивать пошлины на товары, продаваемые ими во Франции, но не наоборот{1124}. То был экономический империализм в действии, который, естественно, усиливал недовольство сателлитов Франции. Наполеон сделал очень многое для того, чтобы убедить кредиторов в прочности финансов Франции и надежности государственных ценных бумаг, но его положение не могло сравниться с положением Англии. В лучшие годы Наполеону приходилось одалживать под более высокий процент, чем Англии в ее худшие времена[116].

После взрыва «адской машины» Отто посол в Лондоне переслал Талейрану английские газеты и журналы, авторы которых намекали, а иногда и прямо выражали надежду, что следующее покушение на Наполеона увенчается успехом{1125}. Особенно разозлили Наполеона французские эмигрантские газеты, выходившие в Лондоне, например Paris Pendant l’Anée и L’Ambigu. Обе редактировал Жан-Габриэль Пельтье, с помощью античных примеров и поэтических намеков призывавший к убийству Наполеона. Тот даже пробовал преследовать Пельтье в английском суде{1126}. Член Государственного совета Жозеф Пеле де ла Лозер записал, что английская пресса приводила Наполеона «в ярость, что напоминало льва из басни, доведенного роем мошкары до безумия»[117]{1127}. В итоге Наполеон в августе 1802 года запретил ввоз во Францию любых английских газет. Бурбоны поддерживали тесные связи с эмигрантской прессой. (Английское правительство знало об этом из перехваченных, скопированных, дешифрованных и вновь запечатанных писем, проходящих через почту. Точно так же в Париже действовал bureau noir (черный кабинет) Лавалетта{1128}.)

Хоксбери неоднократно заверял Отто, что Англия не в состоянии сделать ничего, что ограничивало бы «свободу печати, закрепленную в конституции этой страны». Французский посол на это возражал, что закон «Об иностранцах» (Alien Act, 1793) предусматривает основания для высылки сеющих смуту авторов-иностранцев, подобных Пельтье{1129}. Талейран прибавил, что английская конституция отнюдь не священна, не закреплена официально и что в период революционных войн иногда приостанавливалось действие даже хабеас корпус. Утверждали, что Наполеон слишком властен для того, чтобы уяснить идею свободы печати. В действительности речь шла не просто о свободе или подавлении прессы, поскольку существовали и «министерские» газеты, принадлежавшие членам правительства, и в них сотрудничал даже Хайли Аддингтон, брат премьер-министра. Кроме того, Наполеон знал, что в Лондоне и прежде публиковали (против Людовика XV и Людовика XVI) столь же злобную клевету недовольных французов{1130}.

Распространяемые в Англии диатрибы Пельтье, Жака Ренье, Николя Дютеля и других разжигали вражду, и Наполеон до конца так и не поверил, что английское правительство настолько бессильно и безучастно, каким оно изображало себя. Об этом он сам сочинил не менее пяти статей для Le Moniteur, а также давал идеи авторам политических карикатур, которые приказывал распространять{1131}. После истории с «адской машиной» Наполеон ожидал (по его мнению, справедливо), что теперь якобы дружественная держава запретит призывы к терроризму.

К несчастью Наполеона, период его пребывания у власти совпал с расцветом первых сугубо профессиональных политических карикатуристов Англии: и Джеймс Гилрей, и Томас Роулендсон, и Джордж Крукшенк избрали его своей мишенью. Гилрей (воевавший во Фландрии в армии герцога Йоркского) сам никогда не видел Наполеона, но почти в одиночку сформировал представление о нем как о человеке малорослом: Little Boney. Но и английским карикатуристам было далеко до беспримерной злобы русского художника Ивана Теребенева и прусского художника Иоганна-Готфрида Шадова, не говоря уже о баварце Иоганне-Михаэле Вольце, чья карикатура «Триумф 1813 года» изображает составленную из трупов голову Наполеона{1132}. Отметим, что в 1801 году в Лондоне продавались и бонапартистские гравюры и цена их доходила до 2 шиллингов 6 пенсов. Это говорит о том, что у Наполеона имелись поклонники в Англии{1133}. И все же франкофобия англичан была соразмерной с англофобией французов. Популярность оскорбительной карикатуры значительно превышала запрос на благожелательное изображение Наполеона, и в итоге лучшая книга об английской антинаполеоновской карикатуре и сатире составляет целых два тома – и это даже без иллюстраций{1134}. При этом современник отмечал, что обилие появившихся после 1797 года английских биографий Наполеона означало, что авторам приходилось «состязаться в… ненавистническом и злобном изображении его черт, а также уродства и порочности его натуры»{1135}. Кроме газет, карикатур, книг и даже детских стихов, Наполеон постоянно фигурировал в английских балладах, песнях и стихотворениях. В эпоху, когда на сочинение од вдохновляло буквально все (одна называлась «О пьяной старухе, случайно утонувшей на паромной переправе»), мнимые преступления Наполеона породили лавину стихов (не оставивших никакого впечатления){1136}.

Возражения Наполеона были во многом лицемерными: Le Moniteur прямо оскорбляла английское правительство, почти всякий месяц с августа 1802 года до марта 1803 года уподобляя его берберийским пиратам и мильтоновскому Сатане{1137}. Le Moniteur даже утверждала, что если бы покушение с «адской машиной» увенчалось успехом, то террориста-шуана Жоржа Кадудаля ждал бы орден Подвязки{1138}. Попытки Наполеона добиться высылки Кадудаля из Англии в Канаду ни к чему не привели, хотя, чтобы угодить британской монархии, он выслал из Франции Стюартов, несмотря на то что со времени последнего восстания якобитов миновало уже 58 лет{1139}.

В итоге британский генеральный прокурор Спенсер Персиваль под давлением Франции решил, что Пельтье (чудак, бравший по шиллингу с желающих посмотреть, как у себя в саду он казнит гусей и уток на миниатюрной гильотине из орехового дерева) может быть привлечен к суду за клевету. 21 февраля 1803 года Суд королевской скамьи после минутного обсуждения признал Пельтье виновным, но, поскольку война вскоре возобновилась, за решетку он так и не попал и продолжал жестоко высмеивать Наполеона{1140}. Когда Пельтье позднее опубликовал антинаполеоновское сочинение француза Шарля Нодье, автора готических романов, тот не принял меры предосторожности, то есть не эмигрировал, и попал на несколько месяцев в тюрьму Сент-Пелажи{1141}.

Наполеон подозревал, что заключенный в Амьене мир не сохранится надолго. Это становится ясно из его инструкций генералу Матье Декану, в марте 1803 года отправленному с четырьмя кораблями и 1800 матросами в Индию для «сношений с народами или государями, сильнее всего недовольными гнетом Английской [Ост-Индской] компании». Кроме того, Наполеон хотел, чтобы Декан оценил состояние английских крепостей в Индии и возможность содержать там армию при условии, что французы «не будут хозяевами морей» и едва ли смогут оказать ей «значительную поддержку»{1142}. Наполеон заявил Декану, что, если боевые действия возобновятся до сентября 1804 года, он окажется «в состоянии добиться такой огромной славы, которая с легкостью превзойдет вековую память людей». Наполеон почти не делал различия между труднодостижимым и несбыточным, но из инструкций Декану видно, что столь скорой войны он не ожидал.

В сентябре 1802 года к Наполеону возвратилась давняя англофобия. Он пенял министерству внутренних дел на то, что во время трехчасового визита в Лувр он заметил там гобелен с изображением осады англичанами Кале в 1346 году: «Парижская публика не должна видеть подобные вещи»{1143}. 28 декабря он написал Талейрану из Сен-Клу: «Кажется, у нас не мир, а только перемирие… Вина за это лежит целиком на английском правительстве»{1144}. Все затруднения, осложнявшие исполнение Амьенского договора (экспедиции Себастьяни и Декана, пребывание Кадудаля в Лондоне, выпады эмигрантской прессы, компенсация сардинскому королю и Вильгельму V Оранскому, вопрос о независимости Швейцарии, удержание англичанами Голландии, Александрии, Пондишери, Капской колонии и особенно Мальты,