Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

ситуация нам не оставляет». Он также заверил дуче, что «собственной головой» гарантирует ему безопасность.

Спускаясь по ступеням дворца, Муссолини был остановлен капитаном карабинеров. «Его величество, – сказал офицер, – приказали мне вас охранять». Муссолини отвели от его автомобиля к поджидавшей неподалеку карете скорой помощи и помогли в нее забраться. Машина тронулась с места и быстро отъехала от дворца. Куда она направлялась, практически никто не знал. Никто – ни располагавшийся поблизости отряд милиции, ни основанная Муссолини Фашистская партия, ни его президентская охрана – не пошевелил и пальцем, чтобы его защитить. Произошедшее превзошло все ожидания герарков, и, как выяснилось, все их желания.

Часть третья. Исход

Глава 17. Смерть идет по крыше

Эдда с тремя детьми и матерью Чиано провела ночь 24 июля в бомбоубежище в Ливорно. Лишь поздно вечером 25-го, когда она спала в своей постели, ей позвонил Чиано. Говорил взволнованно и возбужденно и подозревал, что разговор прослушивают спецслужбисты из OVRA. «Задул трамонтана, – сказал он, – но не обязательно в нашу сторону. Приезжай немедленно». «Трамонтана» – холодный северный ветер – было их кодовым словом, обозначающим беду. Эдда не сильно удивилась: она ждала новости о том, что король принял на себя полномочия отца. Чиано сказал, что отправляет за ней автомобиль. Автомобиль не приехал, вместо него приехали карабинеры, чтобы отвезти их на вокзал и посадить на поезд до Рима. Эдду в тот момент больше всего волновали болезненный фурункул и тот факт, что свекровь вырядилась как на торжественный прием.

Лишь приехав на вокзал и увидев вагоны, расписанные лозунгами «Долой Муссолини! Да здравствует король!» и злыми карикатурами на отца с выпяченной вперед челюстью, она стала чувствовать тревогу. В Рим они добрались поздно вечером, встречавший их эскорт карабинеров отвез их домой на Виа Анджело Секки. «Где дедушка дуче?» – спросил Фабрицио. «Я не знаю, Чиччино, откуда мне знать?» – ответила Эдда. На улицах было людно и шумно, как во время карнавала. Чиано встретил ее со слезами на глазах. «Нам нужно уезжать из Италии, – сказал он. – Здесь нас убьют». По дороге домой предыдущей ночью его автомобиль был остановлен разъяренной толпой. «Долой герарков!» – кричали люди. Рассказывая о заседании Большого совета, он всячески подчеркивал, что ни в коем случае не хотел причинить вред ее отцу, но в то же время искренне считал, что изменение структуры управления жизненно необходимо для выживания Италии.

Дозвониться до Ракеле Эдда долго не могла: телефонная связь с виллой Торлония была отрезана. Наконец, дозвонившись, она узнала, что мать об аресте Муссолини известил анонимный телефонный звонок, и что она только успела предупредить Витторио, который прыгнул в свой Topolino, выехал с заднего двора виллы и исчез. Анна-Мария и Романо были в Риччоно вместе со вдовой Бруно Джиной, и Ракеле находилась на вилле Торлония одна. С наступлением вечера 25-го у ворот с криками и проклятьями собралась возбужденная толпа. Какое-то время Ракеле чувствовала себя в безопасности под защитой солдат, отправленных Бадольо вместо ее обычной охраны. Военные, впрочем, перевернули все в доме в поиске компрометирующих документов. Когда Романо и Анне-Марии рассказали о том, что произошло, они, по словам Ракеле, не испугались: «слово “страх” в нашей семье не существует».

Бадольо и Сенизе тщательно подготовили переворот. Военные разоружили считавшуюся преданной Муссолини милицию и захватили телефонные станции. В 22.45 вечером в воскресенье, сразу после выступления короля, объявившего, что место Муссолини занял маршал Бадольо, в эфир вышел и сам Бадольо. «La Guerra, – заявил он, – continua» («Война продолжается»). Что имеется в виду, он не пояснил, но итальянцы предпочли услышать не его слова, а то, что им хотелось слышать, – что Италия теперь будет добиваться мира. В стране началось безудержное веселье. По всей Италии мужчины и женщины, в течение двух десятилетий, как казалось, поддерживавшие фашизм, погрузились в оргию разрушения. Муссолини требовал от итальянцев только подчинения, теперь же, осознав вдруг, что они свободны, граждане неудержимо хотели мстить.

В Ливорно сбросили с постамента огромный бюст Костанцо Чиано, а на стене одного из домов на Виа Костанцо появилась надпись «via anche il figlio», «пора убрать и сына». Статуи Муссолини тоже слетали с пьедесталов, его портреты уродовали карикатурными рисунками и надписями, заплевывали и рвали на куски. Скульптурные изображения римских орлов разбивали вдребезги. Прячущаяся в одном из римских монастырей американка писала, что «тротуары, как снегом, усыпаны обрывками портретов Муссолини». У огромной бронзовой статуи Муссолини работы скульптора Джузеппе Грациози, которую в свое время на запряженных быками телегах волокли через Апеннины из Флоренции в Рим, отбили голову и протащили ее по улицам. С мундиров и лацканов пиджаков люди срывали фашистские эмблемы и шевроны и убирали подальше фотографии, на которых они запечатлены с известными фашистами. «Мы думали, – писала известный модельер Габриэлла ди Робилант, – что сойдем с ума от радости… двадцать три года рабства закончились в одно мгновение». Винные погреба громили, и люди выходили оттуда с кастрюлями, полными вина. Из конюшни виллы Торлония исчезли принадлежавшие Муссолини тринадцать высокопородистых лошадей. На смену радости быстро пришло желание мести: известных фашистов выволакивали из домов и избивали. Пресс-клуб, считавшийся центром и главным источником фальшивых новостей и пропаганды, был разгромлен. В мгновение ока Рим превратился в «оплот антифашизма», лидеры оппозиции выходили из подполья: постаревшие, поседевшие, но полные желания действовать, полные планов, идей, соперничающих позиций, бурлящие политической энергией, но неспособные ни о чем друг с другом договориться. «Свободным человеком быть трудно», – написал в газете Il Mercurio журналист и писатель Коррадо Альваро.

На фоне этого торжества вновь обретенной свободы Бадольо формировал кабинет из шестнадцати министров, большую часть из которых составляли бывшие высокопоставленные фашисты, шестеро военных, но все до единого были готовы покорно подчиняться новому лидеру. Гранди, как и другие заговорщики, в кабинет не вошли. И хотя в течение недели политзаключенные были освобождены, а так называемый Специальный трибунал, отправлявший политических оппонентов в ссылку и лагеря на островах, был распущен, цензуру не отменили, а военные получили приказ стрелять в зачинщиков беспорядков, «убивать, как в бою». В ближайшие несколько дней 81 человек из протестующих были убиты, еще 320 ранены. В стране было введено военное положение, все собрания и демонстрации запрещены. Антисемитские законы, хоть и не были мгновенно отменены, стало ясно, что применяться они не будут. Формировалась диктатура нового типа.

Король с «пьемонтской холодностью» разыгрывал тонкую и умную игру. Заманив заговорщиков посулами, что