Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

большую опасность в распространении усилий по выводу Италии из войны. В Берлине его стали считать главой действующей против Оси фракции. «Вонь от фашистской коррупции идет до небес, – жаловался Геббельс, – Чиано коррумпировал всех». Эдда предупреждала мужа, что она слышала, как немцы пересказывают заявления Чиано о том, что «они вызывают у него физическое отвращение». Друзья замечали, что она еще больше похудела, пила слишком много виски, слишком много курила и жила «под покровом мучительной тишины». Когда они с Чиано были вместе, она смотрела на него своими черными глазами, и ее задумчивый взгляд говорил много, много больше, чем она произносила вслух.

Чиано был слишком умен, чтобы не осознавать пределы дружбы и верности; в своем небольшом кругу он также прекрасно знал о всеобщей, по отношению к себе, неприязни. Оратор он был плохой, его голос то хрипел, то срывался на визг, и «человеком народа» он так и не стал. Чиано просиживал у бассейна в «Аквасанте» в окружении молодых красоток, не в состоянии удержаться от того, чтобы высказываться о Муссолини, о войне и необходимости мира. Собственная безопасность его, похоже, совершенно не волновала. Когда друг Чиано Орио Вергани спросил его, почему он не уходит в отставку, тот ответил, что уже слишком поздно и что его долг теперь вывести Италию из войны. «Я боюсь за тебя, – сказал ему Вергани, – за то, что может с тобой случиться». Никто, ответил Чиано, так просто теперь ему не поверит: «Эту веру нужно заслужить, даже если за это придется поплатиться жизнью… Столько невинных людей умирают. Почему я не должен также рисковать?». Он стал предупреждать друзей, что им лучше не появляться в его обществе, был уверен, что немцы всех берут на карандаш. Он располнел, лицо оплыло, под глазами черные круги. Позднее Вергани вспоминал, что тогда Чиано напоминал ему «мальчика, играющего с тигром сквозь прутья клетки. Теперь же мне кажется, что он вошел в клетку со спящими дикими зверями, вооруженный лишь тонким хлыстом».

Рим полнился слухами и сплетнями о семействе Чиано и их декадентском образе жизни. Ощущение было такое, будто после задавливаемой годами враждебности итальянцы почувствовали свободу рассматривать любимое дитя Муссолини как метафору всех бед страны. Говорили, что Эдда с детьми каждый день питаются стейками, в то время как простые люди вообще не видят мяса. В анонимке за подписью «женщина первого часа», то есть член Фашистской партии с момента ее основания, писалось, что платья Эдды без рукавов с глубоким вырезом были «одеянием кокотки», проститутки; в другом письме утверждалось, что за стеной в своей квартире она прячет десять килограммов золота. Болтали, что она окружила себя жиголо и ночи напролет «играет в кости, как негритянка из Гарлема», и гостям своим не позволяет выигрывать, и что в глубине души она всегда была vieille fille, старая дева с «умом, темпераментом и капризами деспотичной старухи».

Злобный Малапарте говорил, что она влюблена в смерть. Он утверждал, что однажды, встретившись с ним в палаццо Колонна, она сказала ему: «Моему отцу никогда не хватит смелости покончить с собой». Он ответил: «Покажи ему, как нужно застрелиться», и на следующий день к нему пришел полицейский инспектор с предупреждением, чтобы он в будущем держался от нее подальше. Эпизод этот кажется маловероятным, но Малапарте также писал, что Муссолини считал Эдду «своим единственным врагом, настоящим соперником… своей тайной совестью… Он может править в мире, но может ли он спать спокойно? Эдда безжалостна и ночами вгоняет его в панику. В один прекрасный день между отцом и дочерью прольется кровь».

В Риме Эдда чувствовала свою бесполезность. Герцогиня ди Сермонета рассказывала, как однажды встретила ее у парикмахерской Аттилио на площади Испании, сборища шпионов и информаторов, в бигуди, безвкусной клетчатой юбке и толстых шерстяных чулках. Выглядела она сильно постаревшей и в ответ на удивленный взгляд герцогини произнесла: «Какая разница, как я выгляжу?». Она решила отправиться в Сицилию, работать в гражданском госпитале в Монреале, объясняя отговаривавшему ее от поездки Чиано, что «хочет довести дело до конца».

По прибытии в Палермо она столкнулась с хаосом и несчастьями. Потерявшие из-за бомбежек кров над головой люди жили в канавах или прятались под скалами; мяса не было уже пять месяцев, а теперь не было еще и хлеба – все триста пекарен Палермо были разрушены. Телефоны не работали, питьевой воды не хватало. Солдаты, «как зайцы, бежали в горы». Эдда поговорила с людьми, осмотрелась вокруг и отправила президенту Красного Креста Марии Жозе свой отчет. Не получив ответа, она написала тревожное, длинное, обстоятельное письмо отцу. Даже в Албании и в России, писала она, она не видела столько боли и страданий. Сицилию, считала она, он должен признать «районом катастрофы», как пострадавшим от землетрясения. Отправь продовольствие, писала она, в первую очередь пасту и хлеб, отправь лекарства. «Люди умирают от голода и холода. Буквально… Ситуация предельно серьезная и в любой момент может обернуться катастрофой, даже политической… Здесь говорят, что дуче ничего не знает. Теперь ты знаешь». Вновь страдания и опасность проявили лучшие ее качества. Муссолини послал 50 тысяч лир для помощи нуждающимся, а газетам велел о ситуации ничего не писать.

Приехавший в госпиталь Раймондо Ланца увез Эдду в замок Кастелло ди Трабиа в окрестностях Палермо. Было жарко, она купалась в море, после чего они вместе валялись на скалах, смеясь и вспоминая старые времена. Это был последний беззаботный период в ее жизни.

Муссолини обратился к немцам с отчаянной просьбой о помощи, но Гитлер после тяжелого поражения в танковом сражении под Курском мало что мог предложить. Эдда вернулась в госпиталь как раз тогда, когда 10 июля семь пехотных дивизий союзников при поддержке четырех тысяч самолетов и 285 кораблей высадились на берегах Сицилии. Высадка, получившая название «Операция Хаски», стала крупнейшей морской атакой в истории. Измученные месяцами бомбежек и голода сицилийцы практически никакого сопротивления не оказали. Эдде было велено немедленно вернуться в Рим на случай, если Сицилия окажется отрезана от материковой Италии. Ее симпатии к Германии быстро таяли, и подруга, ехавшая с нею вместе в поезде, видела, как проходившему по соседнему пути поезду с немецкими солдатами Эдда выставляла указательный палец и мизинец – презрительный и оскорбительный жест рогоносцам.

19 июля Муссолини и Гитлер встретились в городе Фельтре под Венецией. Собравшиеся в прихожей помощники и адъютанты слышали, как Гитлер в течение двух часов недовольно выговаривал Муссолини. Дуче был теперь побит и повержен, и контраст между ними был более чем