Читать книгу - "Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин"

не видит: «Она была, попросту говоря, таким энергетическим вампиром». Батюшки; а что ж это значит? Все то же самое: ты приходишь к ней, и если у тебя было хорошее настроение (странное, впрочем, допущение: кто, спрашивается, приходит по вызову к этому директору с хорошим настроением), то она тебя не трогает, даже когда ругает — вяло; ей это неинтересно, потому что у человека с хорошим настроением вытянуть энергию невозможно. Зато если ты давал слабину — то выходил выжатый как лимон, измочаленный и с ощущением страха.

«То, что обладала вампирскими качествами, — ну от чего еще она могла энергию получать? Она очень скромно всегда питалась, не позволяла себе изысков. Ну откуда-то надо получать энергию»[495]. Я. К. Саркисов рассказывает[496], что сам был свидетелем того, «как она на глазах молодела, выпивая кровь. На глазах!». Разумеется, ну уж это точно метафора; развивая ее, он — как и многие другие — высказывает гипотезу, что долгие совещания-разносы проводились только для того, чтобы она могла «подпитаться»: «ей просто нужно это было!» В качестве аргумента мемуарист указывает на то, что к шести часам вечера после такого рода сеансов («уничтожив» кого-нибудь), она выглядела самым наилучшим образом: «Улыбается! Подкрасилась, напудрилась! Прическу навела! Глаза блестят. Блестят глаза!» Ну что ж с того, раз блестят, блестят — так сразу и вампир? «Вампир, да».

Если добровольные доноры отзываются о своем опыте будто о контакте с чем-то неизбежным и, в сущности, не чужеродным — «насосалась Бабушка нашей кровушки», то «потерпевшие», квалифицирующие сеансы «подпитки» и «подкормки» как насильственное вторжение в свой внутренний мир, уверены, что вампиризм этот был совершенно осознанным — и раз так, полагали существенным столь же методично выстраивать линию обороны: энергия-то не казенная.

И что же прикажете делать в таких случаях?

Никто никогда не отваживался организовать акт экзорцизма, однако с техниками «защиты» экспериментировали многие. У кого-то система основывалась на тщательном изучении негативного опыта нескольких поколений сотрудников музея — и выводе, что этот «вампиризм» присутствовал «колебательно» — в зависимости от разных факторов, например времени дня и, особенно, от психотипа (потенциальной) «жертвы».

Нельзя было приходить к «ней» по утрам: «Она была утром зеленая — вот такого (собеседник автора, весьма высокопоставленный сотрудник Музея, указывает на бледно-салатовую стенку. — Л. Д.) цвета. А к вечеру, когда она напьется крови, напьется энергии у людей, — глаза горят, а все ходят такие зеленые вокруг. Я не утрирую, я серьезно. Представьте — она собирает совещание: здоровые крепкие мужики, пятнадцать человек, инженеры из службы эксплуатации, техники, охрана, в основном мужчины, весь кабинет. Она начинает беседу. Никого не спрашивает. Просто начинает говорить — и входит в раж. В начале, когда все только пришли, — она вот такого цвета за столом: как мумия. Начинает говорить — глаза начинают гореть, щеки розовеют. Агрессивно: вы не работаете, вы ничего не умеете! А потом кого-то вызывает, конкретно на кого-то внимание переносит, говорит: вот вы конкретно — почему? Тот начинает оправдываться, а это ей и нужно: чтоб загорелся, стал обижаться, возбухать. Она его "досасывает"… Заканчивается совещание двухчасовое. Открывается дверь — выходит из кабинета вся эта толпа, они вот такого цвета все (снова референтный колер: салатовая стенка. — Л. Д.) — такие сомнамбулы, высосанные, после экзекуции. Она: сидит с горящими глазами. Она вампир была. Она. Была. Энергетический. Вампир. Есть люди вампиры неосознанные, которые интуитивно это делают. Она была — осознанный вампир. Она знала, как это делать — фантастически просто. Сначала все смеялись, когда говорил, потом вдумались».

Некоторые хибакуся охотно делятся методиками экранирования: «Можно в глаза ей смотреть долго, не мигая. Она не выносила долго — начинала суетиться, убирать глаза. А если видела, что ты <дал слабину> — могла напрямую на тебя наброситься. Здесь надо было оставаться очень спокойным. У нее такая фраза: "Вот у нас <имя-отчество>, видимо, НЕ ПОНИМАЕТ чего-то!" Тут надо было либо молчать, сидеть на нее смотреть — либо встать и сказать: "Объясните, что я не понимаю"». А зачем вставать? «Ну подняться. Она ж стоит. Встаешь. Если сидит, то не надо».

Другой рецепт имеет зловещее сходство с некоторыми методиками Хомы Брута (автор его утверждает, что им поделился некий доктор медицинских наук): при беседе с ИА ставить между собой и ей воображаемое стекло — «желательно бронебойное». Скорее всего, она и его прошибет, потому что намного сильнее своего собеседника, — но это поможет жертве продержаться какое-то время.

Справедливости ради надо сказать, о вампиризме считают нужным упомянуть многие, но далеко не все: это теория распространенная, но не общепринятая. Ее разделяет некая часть сотрудников, которые, пытаясь преодолеть психотравму от необходимости сосуществовать с источником «несправедливости» (кричала, присваивала себе победы, вешала на подчиненных провалы, заставляла сотрудников возвращаться раньше из заранее обговоренных загранкомандировок, обвиняла в том, что никоим образом не входило в их сферу ответственности, и т. п.), сначала «экзотизировали» макабрический характер своего директора, снабдили его экстраординарными способностями, создали образ иррационального «зла», от которого недалеко и до «вампира» и «вурдалака». Почему именно вампир, тоже более-менее понятно: вампир — часть современного (коллективного) воображаемого, социальная роль, с которой общество почти свыклось, такая же почти нормальная, как «домохозяйка» или «бизнесвумен».

Предполагалось, что особенно непросто приходилось в этой битве людям психологически не слишком сильным — директор-оборотень будто чувствовала их слабину и нарочно «присасывалась» к ним; получала ли она удовольствие от этих сеансов психологического насилия — или они носили сугубо технический характер, связанный именно с перекачкой «энергии», — известно лишь со слов «жертв», которых едва ли можно назвать незаинтересованными свидетелями[497].

Разумеется, нет и не может быть никакого списка «укушенных» — документально зафиксированных пострадавших от приписывавшихся ИА «вампирических наклонностей».

Факт, не противоречащий текущему состоянию научного знания, состоит в том, что ИА была сложным в психологическом плане партнером для тех, кто находился в ее подчинении.

Что «культ» Антоновой строится не только на подлинных обстоятельствах жизни ИА, но и на особом фольклорном — пусть известном в очень узком кругу — ферменте.

Что образ ИА, который обычно циркулирует исключительно в пространстве высокой, элитарной культуры, оказывается, может быть успешно трансплантирован в пространство поп-культуры; ну или по крайней мере в символистско-экспрессионистско-сюрреалистический контекст: Беклин, Мунк, Мурнау, Кубин, Седлачек, Макс Эрнст; теоретически можно себе представить, что десятилетняя ИА смотрела в Берлине не только «Голубого ангела», но и «Носферату»; ну, или, условно, 60-летняя — в компании с Рихтером, который уважал кино разного свойства. Впрочем, в сознании тех, кто воспринимал ИА в таком качестве, образ увязывался скорее с отечественной традицией, отсюда, в частности, нередко упоминаемая аналогия