Читать книгу - "«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев"

в 1929 г.), и категорический отказ от военной и материальной поддержки нараставшего китайского повстанческого движения в Северо-Восточном Китае.

Однако подобная осторожность по отношению к вторжению японцев в зону непосредственных интересов Советского Союза разделялась не всеми. Так, нарком иностранных дел М. М. Литвинов на заседании Политбюро потребовал активного советского вмешательства. Эти настроения нашли своё отражение в стихотворении Демьяна Бедного «Что дальше?», опубликованном 23 сентября 1931 г. в «Известиях». Поэт (вряд ли по собственной инициативе) позволил себе выразить недоумение по поводу «молчания Москвы» во время японского вторжения в Китай:

Всегда готовая к отпору,

Молчит загадочно Москва.

И даже я в такую пору

Щедрюсь не очень на слова.

Сталин приказал призвать к ответу и поэта Демьяна Бедного, и редактора «Известий» И. М. Гронского, и наркома иностранных дел М. М. Литвинова. 5 октября 1931 г. Секретариат ЦК ВКП(б) принял решение, в котором главному редактору «Известий» было указано, что он сделал ошибку, опубликовав стихотворение, «…ложно характеризующее позицию советского правительства в маньчжурском вопросе», поэту – «на неправильность и политическую ошибочность» стихотворения. Наркоминдел получил замечание за то, что дал визу на опубликование стихотворения.

Наиболее явным подтверждением курса Советского Союза на сохранение строгого нейтралитета явилось предложение Москвы, сделанное Японии в конце декабря 1931 г., заключить пакт о ненападении между двумя странами. В последующие месяцы советский полпред в Токио А. А. Трояновский и другие советские представители использовали каждый подходящий случай, чтобы поставить вопрос о пакте перед японскими политическими деятелями.

В конце 1932 г. японское правительство официально отклонило советское предложение под тем предлогом, что СССР и Япония являются участниками пакта Келлога – Бриана и подписание нового соглашения было якобы излишним. Державы, подписавшие этот пакт, отказывались от войны как орудия национальной политики.

Предложение о ненападении во время военных операций японских войск в Маньчжурии, приближавшихся к районам, где находились важнейшие советские интересы, свидетельствовало, по крайней мере для японского военного командования, не о миролюбии советской стороны, а о проявлении слабости Москвы. Именно так поняли в штабе Квантунской армии настойчивое стремление СССР заключить пакт. Эта настойчивость, по сути, провоцировала Японию на дальнейшую эскалацию военно-политической напряжённости на Дальнем Востоке. В Японии перестали оглядываться на возможность ввода советских войск в зону Китайско-Восточной железной дороги.

Более того, подобное проявление слабости привело к всплеску враждебных СССР выступлений, в том числе и со стороны официальных японских лиц, а также к попыткам перевода в практическую плоскость существовавших планов агрессии против Советского Союза. Собственно, сама антисоветская кампания и способствовала прикрытию интервенционистских планов Японии.

В этой обстановке генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин, судя по всему, запросил у спецслужб информацию о дальнейших планах Японии. И руководство ОГПУ 19 декабря 1931 г. представило ему документальные материалы, имевшиеся в Особом отделе.

История появления этих документов такова. В июле 1931 г. в японском посольстве в Москве состоялась встреча посла Хироты, военного атташе подполковника Касахары и генерал-майора Харады, командированного в Европу Генеральным штабом. Результаты беседы были зафиксированы Касахарой в двух документах, в которых была изложена точка зрения посла и автора документов, военного атташе Японии в Москве. Агент ОГПУ, сотрудник японского военного атташата, сфотографировал документы, направленные начальнику японского Генерального штаба, и копии документов попали в Особый отдел ОГПУ, а затем были доложены Сталину. Судя по многочисленным пометкам, сделанным рукой генерального секретаря, материалы были им внимательно изучены.

Нейтралитет нейтралитетом, а усиливать группировку войск на Дальнем Востоке было жизненно необходимо. Поэтому зимой 1931 г. начались первые переброски воинских частей в ОКДВА для её усиления, что было замечено японской агентурой.

И эти очевидные действия СССР по обороне своих рубежей вызвали новый всплеск враждебных выступлений официальных военных лиц Японии. Так, генерал-лейтенант Хата, советник Военного министерства Японии, опубликовал в январе 1932 г. в газете «Нити-нити» серию статей, озаглавленных «Оборона Японской империи». В них Хата обвинял СССР в «создании беспорядков» в других странах, заявлял, что СССР «…обладает достаточной мощью, чтобы протянуть руку на Восток», и утверждал, что произойдёт усиление военной активности СССР после выполнения первой пятилетки. «Совершенно бесспорно то обстоятельство, – заявлял он, – что СССР является крупной угрозой для Японии с точки зрения национальной обороны».

Все эти враждебные акции требовали адекватного ответа, и тогда было принято решение осадить зарвавшегося агрессора, хотя бы на страницах прессы. Для этой цели использовались уже упомянутые документы, добытые ОГПУ. Сталин выделил абзацы из этих документов, которые и послужили документальной основой для публикации в советской прессе.

4 марта 1932 г. в газете «Известия» была опубликована передовая статья «Советский Союз и Япония», в которой говорилось об увеличении масштаба японских провокаций, направленных на обострение советско-японских отношений. В статье разоблачались антисоветские интриги – заявление представителя японского МИД, в котором он на основании сведений, полученных якобы от «заслуживающего доверия иностранца», делал вывод о неизбежности военного столкновения Советского Союза и Японии.

Кроме того, в статье цитировались два документа, в которых перед японским правительством ставился вопрос об ускорении войны против СССР для захвата Восточной Сибири.

В первом документе излагалась позиция японского посла в СССР Хироты, считавшего «…необходимым, чтобы Япония стала на путь твёрдой политики в отношении Советского Союза, будучи готовой начать войну в любой момент». «Кардинальная цель этой войны, – утверждал японский посол, – должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в завладении советским Дальним Востоком и Восточной Сибирью».

Во втором документе, отражавшем точку зрения японского военного атташе Касахары, было сказано: «Японо-советская война, принимая во внимание состояние вооружённых сил СССР и положение в иностранных государствах, должна быть проведена как можно скорее. Мы должны осознать то, что по мере прохождения времени обстановка делается всё более благоприятной для них. Я считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело бы политику с расчётом как можно скорее начать войну с СССР».

В том же документе также говорилось: «Ввиду того, что Японии будет трудно нанести смертельный удар Советскому Союзу путём войны на советском Дальнем Востоке, одним из главнейших моментов нашей войны должна быть стратегическая пропаганда, путём которой нам нужно будет вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путём использования белых групп внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов. Нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций».

Наконец, ещё одна выдержка из второго документа, написанного в том же духе: «Рассматривая общее состояние страны, можно заключить, что в настоящее время СССР не в силах вести войну. Настоящий момент является исключительно благоприятным для того, чтобы наша империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока. Западные государства, граничащие с СССР (Польша,