Читать книгу - "Общества Обмен Личность. Труды по социальной антропологии - Марсель Мосс"

эпоху Эпиктета и Марка Аврелия. От первоначального значения соучастника, «который видел вместе с» — σύνοιδε, свидетеля, был осуществлен переход к значению «осознание добра и зла». Будучи повседневно используемым в латинском языке, это слово приобретает наконец указанный смысл у греков, у Диодора Сицилийского, у Лукиана, у Дионисия Галикарнасского, и сознание себя стало достоянием личности. Эпиктет сохраняет еще смысл обоих образов, над которыми работала эта цивилизация, когда он пишет то, что цитирует Марк Аврелий: «вылепи свою маску», установи свой «персонаж», свой «тип» и свой «характер»; когда он предлагает то, к чему пришло наше исследование сознания. Значение этого момента в жизни Духа увидел Ренан.

Но у понятия личности еще отсутствовала надежная метафизическая основа. Этой основой оно обязано христианству.

Глава VI

ХРИСТИАНСКАЯ ЛИЧНОСТЬ

Метафизическую сущность из моральной личности извлекли христиане, осознав ее религиозную силу. Наше теперешнее понятие человеческой личности в основе своей остается христианским. Здесь мне остается лишь следовать за превосходнейшей книгой Шлоссмана[1139]. Последний прекрасно проследил (вслед за другими, но лучше других) переход от понятия persona, человека, олицетворяющего какое-нибудь сословие, к понятию просто человека, человеческой личности.

Понятие «моральной личности» (“personne morale”), впрочем, стало настолько определенным, что уже начиная с первых дней нашей эры и ранее в Риме, во всей империи, оно применялось ко всем мнимым личностям, которые мы до сих пор именуем морально-юридическими субъектами, каковыми стали корпорации, благотворительные фонды и т. п. Вплоть до новейших конституций они обозначались словом πρόδωπον. Universitas — это личность личностей, но, подобно городу, Риму, — это вещь, сущность. Magistratus gerit personam civitatis — хорошо сказано Цицероном (De Off., 1.34)[1140]. И фон Карольсфельд очень точно сопоставляет и комментирует «Послание к галатам» (3, 28): «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского; ибо все вы одно, είς во Христе Иисусе».

Был поставлен вопрос о единстве личности, о единстве Церкви в связи с единством Бога είς. Он был решен после многочисленных дебатов. Здесь надо было бы проследить всю историю церкви (см. «Свида»[1141], s. v., а также фрагменты знаменитого Слова о Явлении святого Григория Назианзина[1142], 39, 630, А). Спор о Троице, спор монофизитов, долго волновал умы, пока церковь не решила его, прибегнув к божественной тайне, но вместе с тем проявив полную твердость и ясность: Unitas in tres personas, una persona in duas naturas — окончательно утверждает Никейский собор[1143]. Триединство и Троица — это единство двух природ Христа. Именно начиная с понятия единого сложилось понятие личности — я верю, что надолго, — относительно божественных личностей, но одновременно и относительно человеческой личности, субстанции и формы, тела и души, сознания и действия[1144].

Я не буду больше ни комментировать, ни продолжать эти теологические изыскания. Кассиодор[1145] завершает тем, что определенно говорит: persona — substantia rationalis individua (Ps. VII). Личность есть неразделимая, индивидуальная рациональная субстанция[1146].

Оставалось лишь претворить эту индивидуальную рациональную субстанцию в то, чем она стала теперь, а именно в сознание и категорию.

Это явилось результатом длительной работы философов, на описание которой у меня остается лишь несколько минут[1147].

Глава VII

ЛИЧНОСТЬ: ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО

Приношу извинения за то, что, резюмируя некоторые собственные исследования и бесчисленные мнения, историю которых можно было бы написать отдельно, я выдвигаю больше идей, чем доказательств.

Тем временем понятие личности должно было претерпеть еще одну трансформацию, чтобы стать тем, чем оно стало менее полутора веков назад: категорией «я». Далекая от того, чтобы быть идеей изначальной, врожденной, от Адама четко зафиксированной в глубинах нашего бытия, она еще и в наше время продолжает строиться, проясняться, специфизироваться, идентифицироваться с познанием себя, с психологическим сознанием.

Вся долгая работа церкви, различных церквей, теологов, философов-схоластов, философов Возрождения, подстегнутых Реформацией, создала, пожалуй, некоторую задержку, препятствия на пути формирования идеи, которую в настоящее время мы считаем ясной. Сознание наших предков вплоть до XVII и даже до конца XVIII в. постоянно беспокоил вопрос о том, является ли индивидуальная душа субстанцией или же поддерживается субстанцией; является ли она сущностью человека или же составляет лишь одну из двух сущностей человека; является ли она единой и неделимой или делимой и отделяемой; является ли она свободной, выступая как абсолютный источник действий, или она детерминирована и скована другими судьбами, предопределением. Люди с тревогой спрашивали себя, откуда происходит душа, кто ее создал и кто ею управляет. Но участникам споров сект, кружков, больших церковных объединений и философских школ, в частности университетских, не удается превзойти результат, достигнутый в IV в. н. э. Тридентский собор успешно покончил с бесполезной полемикой по поводу личного творения каждой души[1148].

Более того, говоря об определенных функциях души, Возрождение и Декарт, стремясь понять ее природу, обращаются к мышлению, мышлению дискурсивному, ясному, дедуктивному. Именно о ней идет речь в революционном афоризме Cogito, ergo sum; именно она образует оппозицию «пространства» и «мышления» у Спинозы. Рассматривается лишь одна часть сознания.

Даже Спиноза[1149] относительно бессмертия души сохранял чисто античное представление. Известно, что он не верит в сохранение после смерти какой-либо части души, кроме той, что оживлена «интеллектуальной любовью к Богу». Он повторяет, в сущности, Маймонида, повторявшего Аристотеля (De ап., 408, 6; ср. 430а. Gen. An., II, 3, 736в)[1150]. Только поэтическая душа может быть вечной, поскольку две другие души, растительная и чувственная, необходимо связаны с телом, а энергия тела не проникает в νούς. И в то же время посредством естественной оппозиции, которую хорошо прояснил Брюнсвик[1151], именно Спиноза, поскольку он выдвигал в первую очередь этическую проблему, обладал наиболее здравым взглядом на отношения индивидуального сознания с божественными вещами, более здравым, чем Декарт и даже сам Лейбниц.

Свое разрешение проблема личности, выступающей только как сознание, нашла не у картезианцев, а в других кругах. Трудно переоценить значение сектантских движений XVII—XVIII вв. для формирования политического и философского мышления. Именно в этих движениях были поставлены вопросы индивидуальной свободы, индивидуального сознания, права общаться непосредственно с Богом, быть самому себе священником, иметь внутреннего Бога. Понятия моравских братьев[1152], пуритан, веслианцев[1153], пиетистов[1154] составляют основу, на которой базируется представление: личность = «я»; «я» = сознанию и является его главной категорией.

Все это не так уж старо. Понадобился Юм, все революционизировавший (вслед за Беркли, положившим начало), чтобы