Читать книгу - "Общества Обмен Личность. Труды по социальной антропологии - Марсель Мосс"

href="ch2-1130.xhtml#id412" class="a">[1130], об окончании действия права отца (pater) убивать своих сыновей, своих sui, отражают обретение сыновьями persona даже при жизни их отца. Я думаю, что восстание плебса, полнота гражданских прав, которой добились (после сенаторских сыновей) все представители плебейской части gentes (родов), были решающими. Римскими гражданами были все свободные мужчины Рима. Все они обладали гражданской persona; некоторые стали религиозными personae. Некоторые маски, имена и ритуалы оставались закрепленными за определенными привилегированными семьями религиозных коллегий.

К тем же результатам приводил другой обычай, а именно присвоение родовых имен, имен личных и прозвищ. Римский гражданин имеет право на nomen, praenomen и cognomen[1131], которые присваивает ему его gens. Имя личное, данное при рождении, отражает, например, отношение по порядку рождения к предшественнику, носившему его: Primus, Secundus. Священное имя (nomen — numen) принадлежит gens. Примеры cognomen, прозвища (имя, не тождественное surname): Насон, Цицерон и др.[1132] По решению сената (очевидно, не обходилось без злоупотреблений) никто не имел права присваивать себе какое-либо имя, величать себя именем никакого другого рода, кроме своего собственного. Cognomen имеет другую историю, в конечном счете происходит смешение cognomen, прозвища, которое можно носить, с imago, посмертной маской (πρόσωπον) покойного предка, отлитой из воска, которая хранилась в боковых помещениях семейного дома. Использование этих масок и статуй, вероятно, очень долго сохранялось только в патрицианских семьях, фактически — если и не по закону — никогда широко не распространялось среди плебса. Это скорее узурпаторы, чужаки, принимавшие cognomina, не принадлежавшие им. Сами слова cognomen и imago, так сказать, неразрывно связаны в почти ходячих формулах. Вот один из фактов, на мой взгляд, типичный, от которого я отталкивался во всех этих исследованиях и который я нашел, не занимаясь специально его поисками. Речь идет о Стайене, подозрительном индивиде, против которого Цицерон ведет защиту в пользу Клуенция. Приведем отрывок. Тит appelat hilan vultu hominem Bulbus, ut placidissime potest. “Quid tu, inquit, Paete?” Hoc enim sibi Staienus cognomen ex imaginibus Aetiorum delegerat ne sese Ligurem fecisset, nationis magis quam generis uti cognomine videretur[1133]. Пет — это cognomen аэлиев, на которое Стайен, лигур, не имел никакого права и которое он узурпировал, чтобы скрыть свою национальность и заставить поверить в несвойственное ему происхождение. Здесь перед нами — узурпация личности, фикция личности, звания, происхождения.

Один из прекраснейших, достовернейших документов, отлитая в бронзе от имени императора Клавдия (точно так же, как дошли до нас Анкирские надписи[1134] Августа) Лионская таблица (год 48-й), содержащая императорскую речь о сенатском решении de Jure honorum Gallis dando[1135], предоставляет молодым галльским сенаторам, вновь принятым в курию, право на «образы» (images) и на cognomina их предков. «Теперь им больше не о чем жалеть. Как Персикус, мой дорогой друг, [который был вынужден взять это чужое прозвище... из-за этого сенатского решения] и который теперь может inter imagines majorum suorum Allobrogici nomen legere («выбрать себе имя Аллоброгикус среди образов своих предков»)».

До конца римский сенат считал себя состоящим из определенного числа «отцов» (patres), представляющих личности, образы их предков.

Собственность simulacra (изображаемая) и imagines (воображаемая) (Lucret., 4, 296) является атрибутом persona (ср. Плиний, 35, 43 и в Дигестах, 19. 1, 17, конец).

В ряду: «искусственный персонаж», «маска» и «роль» в комедии и трагедии, в плутовстве, притворстве, чужом для «я», — слово persona продолжало свой путь. Но основание личного характера права было заложено[1136], и persona стала также синонимом истинной природы индивида[1137].

С другой стороны, право на persona обоснованно. Только раб лишен его. Servis поп habet personam — у него нет личности. У него нет своего тела, нет предков, имени, cognomen, собственного имущества. Древнее германское право еще отличает его от свободного человека, Leibeigen, собственника своего тела. Но ко времени, когда были созданы правовые системы саксонцев и швабов, если тело крепостных им и не принадлежало, они владели душой, которую дало им христианство.

Но прежде чем перейти к этой теме, надо напомнить еще об одном достижении, в котором участвовали не только латиняне, но и их греческие сотрудники, их учителя и истолкователи. Между греческими философами, римскими аристократами и законоведами была воздвигнута совсем иная постройка.

Глава V

ЛИЧНОСТЬ: МОРАЛЬНЫЙ ФАКТ

Хочу уточнить: я думаю, что эта работа, этот прогресс были осуществлены главным образом благодаря стоикам, чья волюнтаристская, личностная мораль смогла обогатить римское понятие личности и сама обогатилась в то самое время, когда она обогащала право[1138]. Я убежден, но, к сожалению, могу лишь начать доказательство того, что невозможно переоценить влияние афинских и родосских школ на развитие латинского морального мышления и, наоборот, влияние римской действительности и потребностей воспитания молодых римлян на греческих мыслителей. Об этом свидетельствуют уже Полибий и Цицерон, а также позднее — Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет и др.

Слово πρόσωπον имело точно тот же смысл, что persona, маска; но оно может также означать персонаж, которым каждый является и хочет быть, его характер (оба слова часто связаны между собой), подлинное лицо. Оно очень быстро, начиная со II в. до н. э., приобретает смысл persona. Точно выражая persona как личность, право, оно сохраняет еще смысл многослойного образа, например, фигура на носу корабля (у кельтов и др). Но оно обозначает также человеческую, даже божественную личность. Все зависит от контекста. Слово πρόσωπον распространяется на индивида в его обнаженной натуре, когда сброшены любые маски. И наряду с этим сохраняется значение искусственности, значение наиболее сокровенного в данной личности и значение персонажа.

Все звучит иначе у классических латинских и греческих моралистов (со II в. до P. X. по IV в.): πρόσωπον — это отныне только persona, и, что очень важно, в придачу к юридическому значению добавляется значение моральное, значение существа сознательного, независимого, автономного, свободного, ответственного. Моральное сознание вводит совесть в юридическую концепцию права. К функциям, почестям, обязанностям, правам прибавляется сознательная моральная личность (personne morale consciente). Я высказываюсь здесь, может быть, более рискованно, но и более определенно, чем Брюнсвик, который в своей выдающейся работе «Прогресс сознания» часто касался этих вопросов (см., в частности, 1, с. 69 и сл.). С моей точки зрения, слова, обозначающие вначале сознание, затем — психологическое сознание, σΰνεϊδησις — ю συνειδός в действительности идут от стоиков, играют техническую роль и четко выражают conscius, conscientia римского права. Между старым стоицизмом и стоицизмом греко-латинской эпохи можно даже заметить прогресс, изменение, решающим образом осуществленное в