Читать книгу - "Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко"

а на министра внут. дел Кистяковского, при условии, чтобы товарищами ему были Скоропись и Шульга, а на юстицию — Шелухина. На это Дорошенко ответил просьбой поехать сейчас с ним к Лизогубу и там высказать свои мысли. Я снова ответил, что я решительно не соглашаюсь, но Дорошенко вновь стал просить, чтобы я ехал с ним к Лизогубу и там уже говорил. По дороге он все уговаривал меня войти в кабинет, потому что мое имя примирит с правительством украинское общество. Я отвечал на это, что при такой комбинации придется в кабинете вести борьбу с элементами русской ориентации, а я человек нервнобольной и когда переволнуюсь, то впадаю в полную прострацию. Я бы мог бы взять этот портфель при условии, что важнейшие портфели будут даны украинцам. Это именно я сказал и Лизогубу, когда он сказал мне, что моя кандидатура была встречена в кабинете единогласным одобрением и сам пан гетман обрадовался, когда назвали мою фамилию.

— Мы, — говорит Лизогуб — в кабинете составляем одну семью, никто никому не подставляет подножку, а мы знаем Вас, как человека с прекрасной репутацией и имя Ваше для нас очень важно в настоящее момент.

На это я ответил вопросом:

— Из кого же будет состоять та «семья»?

Когда он перечислил мне тех же лиц, что и Дорошенко, я заметил, что для министерского поста по внутренним делам я предпочел бы Кистяковского, чем Рейнбота.

— Но он, между нами говоря, абсолютно не считается ни с какими законами, а главное то, что против него решительно протестуют немцы, ибо он форменный циник…

— Я скажу больше, я считаю его нахалом, но прощаю ему все за то, что он стоит на укр. державности.

— Да мы все на ней стоим и по закону 11 октября теперь все, не подавшие заявления, будут гражданами Укр. державы, а по поводу Кистяковского это вопрос решенный.

— Тогда пригласите Скоропися, — говорю.

— Но он без всякого стажа и с репутацией страшного германофила.

— Зато он талантливый организатор и администратор, а его германофильство не имеет значения на посту министра внутренних дел.

Надо признаться, что в конце я не выдержал тона и перешел на рус. язык, и как-то неловко говорить по-украински, когда человек все время упорно говорит с тобой по-русски. В ответ мне Лизогуб сказал:

— Нет, Скоропися можно было бы рекомендовать Рейнботу в товарищи.

О Шелухине Лизогуб высказался как о человеке очень резком, прямолинейном, который всех раздражает и кандидатура его неприемлема, а вместо Романова приглашен Завадский. Так же решительно он высказался и против Мациевича, которого он считает социалистом. Наконец, опять начал меня уговаривать взять портфель, но я решительно отказался, говоря, что в нынешнем составе кабинета придется вести борьбу, любое волнение вызывает у меня полный упадок сил, а при таких условиях я ни на что не способен.

От Лизогуба я зашел в редакцию «Новой Рады» и там застал Винниченко и весь президиум Национального союза; когда я рассказал, что вот сейчас — я отказался от портфеля, то все высказались, что я сделал ошибку, что не надо было отказываться, как не отказались Стебницкий, Лотоцкий и Славинский.

— Я, — говорю, — не хотел идти против общественного мнения: тех трех выставлял Национальный союз, а меня — нет, то я советовал на этот пост кандидата Национального союза — Мациевича, а мне не пристало идти наперекор постановлению союза, тем более, что и в кабинете я был бы чужим человеком, там только четверо было бы своих людей: Стебницкий, Лотоцкий, Дорошенко и Славинский, а остальные мне чужие, поэтому я и не имел бы нигде моральной поддержки.

На это Кушнир ответил, что Н. союз выставлял меня кандидатом, но меня не было здесь и неизвестно было, соглашусь ли я, и поэтому затем внесли в список Мациевича.

Но мне известно, что моя аграрная программа не удовлетворяет Н. союз, и на меня сыпались бы нарекания и с правой, и с левой стороны, а я этого совсем не хочу, я не боевой человек и ни к какой борьбе не способен по натуре.

21 октября

Очевидно, этот мой разговор стал известен Д.И. Дорошенко и Бутенко, потому что они сказали Лизогубу, что Н. союз уговаривал меня не отказываться, и теперь я, наверное, приму портфель. Лизогуб прислал сегодня за мной своего чиновника и когда я приехал, то сказал мне, что он слышал от Дорошенко и Бутенко, что я соглашаюсь взять портфель. Я ответил, что никому своего согласия не давал, но охотно пошел бы в кабинет, если бы он состоял из моих единомышленников, чтобы мне не пришлось вести в кабинете борьбы, потому что у меня нет для того ни сил, ни здоровья, а в кабинет, в состав которого входят люди, подписавшие известную записку, я пойти решительно не могу. Он начал доказывать, что та записка появилась случайно, что с ней правительство не соглашается, и на совещании решено было ее не давать в газеты, но Гутник дал ее в «Киевскую мысль», и заявил, что он считает уже кабинет несуществующим, когда одних министров пускают к гетману, а других — нет. В кабинет из подписавших записку входят только Ржепецкий, Гербель и Завадский, а остальные все — люди, с которыми можно работать: Лотоцкий, Стебницкий, Славинский, Дорошенко, Бутенко, Любинский. Портфель юстиции, наверное, будет отдан какому-нибудь сенатору из украинцев, возможно, что Вязлову.

— Но Рогоза, — говорю, — остается, и вместо Гутника вы берете какого-то Меринга{381}, как говорят, по рекомендации «Протофиса»; при таком составе кабинета придется вести борьбу изнутри, а я на борьбу не способен и решительно отказываюсь от портфеля.

Сегодня забежал ко мне В.К.Винниченко и тоже начал уговаривать меня не отказываться, но я решительно отказался по тем же причинам, потому что я действительно чувствую себя совсем больным от всех этих волнений.

22 октября

Вчера на «понедельнике» у меня собралась масса народа, и каждый меня уговаривал, чтобы я не отказывался от портфеля, и я просил всех не говорить об этом, потому что я не ребенок и понимаю важность дела и сделал это, хорошо обдумав. На аграрную реформу надо самое меньшее год времени, а через месяц — через два из демократических кругов начнутся нарекания, что я ничего не сделал. Н. союз будет тогда говорить, что я не его кандидат, меня выставил как крупноземельного помещика «Протофис», потому что предложение вступить в