Читать книгу - "Наши за границей - Николай Александрович Лейкин"

пьянствовать, а для того, чтобы посмотреть то место, где, по описанию романа, резчик проиграл свою жену художнику. Я зашла только для того, чтобы иметь понятие о маленьких тавернах Латинского квартала, а ты накинулся на пьянство.

Николай Иванович сделал жалобное лицо и пробормотал, снова разводя руками:

– Бес попутал, Глаша! Прости меня, Христа ради, Глаша! Никогда этого не случится.

– Нет, этого я тебе никогда не прощу! – сделала жест рукой Глафира Семеновна. – Я тебе отплачу тем же, той же монетой.

– To есть как это? – испуганно спросил Николай Иванович.

– Ты кутил, и я буду кутить. Тоже найду какого-нибудь кавалера. Ты Бланш отыскал, а я Альфонса отыщу.

– Не говори вздору, Глаша, не говори… – погрозил жене пальцем Николай Иванович.

– Говори сейчас: где ты шлялся до шести часов утра?

– Не помню, решительно не помню. Был в том кабаке, а потом куда-то ездили всей компанией на гулянье, куда ездили – не помню.

– Ну ладно. Это была первая и последняя твоя гулянка в Париже. Собирайся. Сегодня вечером мы уезжаем из Парижа.

– Но, Глаша, как же это так… А канатное отделение на выставке? Я еще канатного отделения не видал по своей специальности… Не видали мы и картин…

– Знать ничего не хочу. Вон из Парижа. Есть ли у тебя еще чем рассчитаться в гостинице и заплатить за дорогу?

– Это-то есть. Но позволь. Как же уезжать сегодня, ежели я еще денег не получил?

– С кого? Каких денег?

– Да с земляка, с которым мы познакомились в театре «Эден». Я забыл тебе сказать, что он занял у меня триста французских четвертаков на один день, обещался вчера их принести – и вот…

Николай Иванович выговорил это, понизив голос, но Глафира Семеновна воскликнула:

– Вот дурак-то! Видали вы дурака-то! Дает первому встречному по триста франков! Ну, оттого-то он к нам вчера и не явился, не явился и сегодня. Что он за дурак.

– Нельзя же было, Глаша, не дать. Целый день провели душа в душу.

– Все равно, едем сегодня. Что с воза упало, то пропало.

– Но платья и вещи твои, заказанные в Луврском магазине?

– Вот они, – указала Глафира Семеновна на картонки. – Пока ты спал, я съездила за ними в магазин и привезла. Сбирайтесь ехать. Да заплатите коридорным, которые вас сегодня утром втаскивали под руки в номер. А тому французу, который вас привез сюда в карете, я заплатила и за карету, и за какую-то его шляпу, которую вы сорвали у него с головы и бросили в Сену.

Николай Иванович вздохнул:

– Вот так фунт! Да неужели я был так пьян?

– Слово «мама» не выговаривал. Потом вы внизу у нас в гостинице какое-то зеркало бутылкой разбили, так и за него надо заплатить.

– Господи Боже мой! – ужаснулся Николай Иванович, покрутил головой и с жадностью начал пить холодную воду, налив ее в стакан из графина.

LXXI

– Что ж вы истуканом-то стоите и, как гусь, с одного воду глотаете! – крикнула на Николая Ивановича Глафира Семеновна. – Звоните, требуйте счет из гостиницы и рассчитывайтесь. Я не шучу, что мы сегодня вечером уезжаем.

– Сейчас, ангел мой, сейчас, – робко отвечал тот. – Ведь я только что встал, надо попить чайку и сообразить немного. Наконец ведь и ты, я думаю, хочешь пообедать.

Ему было очень неловко смотреть в глаза жене, он с удовольствием бы куда-нибудь спрятался с ее глаз, но вот беда: комната была всего только одна, и спрятаться было некуда, кроме как на кровать за альков, а лежать ему не хотелось. Он закурил папироску и сел на диван перед круглым столом. И опять раздался возглас супруги:

– Чего ж вы расселись-то! Кипятите же себе воду и заваривайте чай, ежели хотите пить чай. Да скорее. И таган, и чайники мне нужно убирать в дорожный сундук. Ведь это наши вещи, не оставлять же их здесь.

– Голубушка, сделай уж мне сама чай. Я к этому как-то неспособен. Да и не мужское это дело.

– Так, так. А мужское дело, стало быть, шляться ночью по разным вертепам и обниматься со всякими встречными мерзавками! Я и укладывайся, я и чай приготовляй.

– Ну полно, брось. За твою доброту я тебе какой хочешь подарок сделаю. Вот в обратный путь поедем, по дороге остановимся где-нибудь, и что хочешь себе покупай.

Глафира Семеновна слегка улыбнулась.

– Скажите, пожалуйста, какая Лиса Патрикевна! – сказала она. – Да вот еще что знайте… Старой дорогой обратно я ни за что не поеду, до того она мне опротивела, когда мы путались по разным Диршау и Кенигсбергам. Это значит опять нигде не попить, не поесть без телеграммы. Немецкая путаница мне до смерти надоела. Есть другая дорога. Я встретилась сегодня в Луврском магазине с одной русской дамой, и она мне сказала и даже на записке написала. Мы поедем через Швейцарию на Вену и из Вены прямо в Петербург. Вот записка. Садиться в вагон надо на Лионской железной дороге и брать билеты до Женевы, а из Женевы до Вены и оттуда прямо на Петербург.

– Как хочешь, милочка, как хочешь, так и поедем, – согласился Николай Иванович и, поймав руку жены, поцеловал ее. – Только должен тебе сказать, что ежели хочешь избежать немцев, то ведь и в Вене немец.

– Все равно. Все-таки это другая дорога. А русская дама, с которой я познакомилась, говорит, что эта дорога будет не в пример лучше и приятнее, что кондукторы набраны из братьев славян и даже по-русски понимают. Дама также говорит, что, проезжая, мы увидим швейцарские и тирольские горы, а о швейцарских горах я давно воображала. Я много, много читала про них.

– Хорошо, хорошо.

Глафира Семеновна стала приготовлять чай.

– Зовите же гарсона и требуйте, чтобы нам дали что-нибудь поесть. Надо торопиться. Я справилась. Поездь идет в семь часов вечера, а теперь уж три часа, – торопила она мужа.

Николай Иванович, видя, что жена переложила гнев на милость, несколько оживился, просиял и позвонил в колокольчик. Явился коридорный в войлочных туфлях и бумажном колпаке, остановился в дверях и улыбнулся, смотря на Николая Ивановича.

– Ça va bien, monsieur? – спросил он, подмигивая ему, и, указывая на расцарапанную свою руку, сказал: – C’est votre travail d’hier[491].

– Глаша! Что он говорит? – спросил Николай Иванович.

– А вот указывает, как ты ему вчера руку расцарапал, когда он тебя вводил наверх.

Николая Ивановича покоробило.

– Ну, ну… Поди, и сам обо что-нибудь расцарапался. Так закажи же ему, что ты хочешь, – обратился он к жене.

– Ну вулон манже