Читать книгу - "Полководцы Победы - Леонид Михайлович Млечин"

Паулюс все-таки нашел в себе силы попросить у Гитлера разрешения капитулировать и получил предсказуемый отказ. Но Гитлер был далеко от Сталинграда. Командующий окруженной армией мог принять решение сам. Фридрих Паулюс знал, что военного смысла в дальнейшем сопротивлении нет, что его войска обречены, но ему не хватило мужества для самостоятельного решения.

Гитлер до последнего не мог осознать, что его войска разгромлены и обречены.

Генерал Цейцлер, начальник Генштаба сухопутных сил, констатировал: «Сталинград стал поворотным пунктом всей войны. Для Германии битва под Сталинградом была тягчайшим поражением в ее истории, для России – ее величайшей победой».

Капитуляция Паулюса привела Гитлера в бешенство:

– Какую легкую жизнь он себе устроил! Настоящий мужчина обязан застрелиться подобно тому, как раньше полководцы бросались на меч, если видели, что дело проиграно. Он мог войти в вечность, в бессмертие нации, а предпочел отправиться в Москву…

После разгрома под Сталинградом фюрер стал принимать антидепрессанты. От природы он был лишен мужества, болезненно переживал неудачи. Малейшее поражение рождало в нем растерянность. Он сутулился, левая нога и левая рука заметно дрожали. «Гитлеру было неприятно сознавать, что он больше не хозяин своему телу, – вспоминала его секретарь Криста Шредер. – Когда удивленные посетители бросали взгляд на его дрожавшую руку, он инстинктивно прикрывал ее другой рукой».

Гитлер отказывался от поездок на фронт. Не ездил осматривать разрушенные бомбардировками города, хотя пропагандисты считали полезным появление фюрера среди погорельцев… Не желал, чтобы реальность подрывала его веру в победу. А после Сталинграда вообще предпочитал не появляться на людях. И лишил себя психической энергии, которой подпитывался, чувствуя восхищение толпы.

Заговор 20 июля

В нацистской Германии эсэсовская Служба безопасности – СД – готовила для высшего начальства информационные сводки о положении в стране. После Сталинграда СД фиксировала упаднические настроения, сообщала, что члены нацистской партии перестают носить партийные значки и приветствовать друг друга партийным приветствием. В сводке СД от 4 февраля 1943 года отмечалось: «В обществе господствует убеждение, что Сталинград стал переломным моментом в войне… Широкие круги населения пребывают в глубоком пессимизме»

Сомнения в правоте фюрера и в окончательной победе рейха жестоко карались. В 1943 году немецкие суды каждую неделю выносили сотню смертных приговоров за «пораженческие настроения».

Тридцатого января 1943 года отмечалась десятилетняя годовщина прихода нацистов к власти. Праздник был безнадежно испорчен поражением под Сталинградом. Гитлер сказал начальнику своему личному секретарю и начальнику Партийной канцелярии Мартину Борману:

– Самым действенным было бы, если бы мы в этот день снова могли сообщить немецкому народу о повышении рационов питания и других норм выдачи.

Но когда немцы сражались за фюрера и Третий рейх, ими руководил не только голос желудка. Они были глубоко отравлены нацистской идеологией. 18 февраля 1943 года Геббельс выступил в берлинском Дворце спорта с большой речью. Он призвал немецкий народ к тотальной войне.

– Я спрашиваю вас, – кричал в микрофон министр в упоении от собственных слов, – готовы ли вы стать опорой фюреру до тех пор, пока победа не будет в наших руках? Готовы ли вы и весь немецкий народ работать, если потребуется, по десять, двенадцать, а то и по четырнадцать часов в сутки? Готовы ли вы напрячь все свои силы и дать Восточному фронту людей и оружие, которые нужны, чтобы нанести большевизму смертельный удар? Хотите ли вы тотальной войны?

И после каждого вопроса, риторически задаваемого министром пропаганды, возгласы одобрения сотрясали стены Дворца спорта. Тысячи людей, сидевших в зале, послушно повторяли «да!». После окончания речи раздались долго не смолкавшие аплодисменты. Самодовольный Геббельс записал в дневнике: «Идиоты! Если бы я сказал им, что надо прыгнуть с третьего этажа, они бы послушались».

Имперский министр народного просвещения и пропаганды упивался своей властью над толпой. Так ведь это репрессивный режим, подавлявший любое инакомыслие, критику и сомнения, позволил Геббельсу манипулировать общественным мнением.

Немцам так долго внушали: вы – лучшие, что они в это поверили… Ощутив свое превосходство и исключительность, они превратили идеологические утопии в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства устроили мировую войну. Во имя торжества расовой идеологии приступили к уничтожению других народов.

Когда армия Паулюса капитулировала, немецкие офицеры, считавшие, что Гитлер ведет страну к катастрофе, решили, что надо действовать.

Офицерский корпус поддержал Гитлера. Генералы исполняли преступные приказы фюрера и потому сами стали преступниками. Массовыми убийствами занимались не только СС. Вермахт запятнал себя расстрелами и карательными акциями. Но генералов пугала угроза поражения. Военные профессионалы, особенно выходцы из аристократических семейств, стали в своем кругу возмущаться недоучкой-ефрейтором, который решил, что вправе ими командовать.

Йозеф Геббельс записал в дневник впечатления от разговора с фюрером: «Нехватка руководящих умов в вермахте поистине пугающая. Генералитету фюрер дает однозначно негативную оценку. Они надувают его, где только могут. Кроме того, они необразованны и настолько не знают даже своего военного ремесла, что от них мало чего приходится ждать. Фюрер априори не верит ни одному генералу. Все они его обманывают, приходят к нему с цифрами, которые может опровергнуть ребенок».

Когда генерал-полковник Гейнц Гудериан выразил несогласие с каким-то предложением Гитлера, тот взорвался. «С пытающим от гнева лицом, с поднятыми кулаками он стоял передо мной, дрожа всем телом, – вспоминал Гудериан. – Он полностью потерял самообладание. После каждой яростной тирады он делал несколько шагов взад-вперед, потом вновь подходил ко мне и бросал мне очередное обвинение. Он буквально заходился в крике, казалось, его глаза выпрыгнут из орбит».

Немецкие офицеры видели, что Красная армия стремительно продвигалась на Запад: скоро она достигнет Восточной Пруссии. Всем было ясно, что перед лицом катастрофического военного положения действовать надо быстро и решительно.

В центре заговора оказался генерал-майор Хенниг фон Тресков, потомственный офицер, быстро продвигавшийся по службе. После Сталинграда ему стало ясно, что роковая развязка неизбежна, если не устранить фюрера и не вывести Германию из войны. Он попросил одного из заговорщиков полковника барона Рудольфа-Кристофа фон Герсдорфа поехать к генерал-фельдмаршалу Эриху фон Манштейну и спросить, готов ли популярный в стране военачальник возглавить государственный переворот.

Манштейн уточнил:

– Вы хотите убить фюрера?

– Да, – последовал ответ.

Манштейн возбужденно сказал:

– В этом я участвовать не буду! Прусский фельдмаршал не бунтует.

Уходя, полковник Герсдорф попросил Манштейна, если переворот удастся, принять пост начальника Генштаба. С легким поклоном тот ответил: я всегда буду лоялен по отношению к легальному правительству. Манштейн, как и другие военачальники, видел, что Гитлер ведет страну к катастрофе. Но они привыкли исполнять приказы, уходили от ответственности и самостоятельных решений.

После разгрома под Сталинградом один