Читать книгу - "Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова"

Там руки воздевает лес

И знать не знает про дома.

Под ангельским лицом небес

Ты слеп – иль свят – иль без ума.

Над ангельским полком небес

Царя, царит Она сама,

Спускаясь в Области Словес

И – раскрывая закрома.

Вставай и жди, вставай и будь.

Проси, как лес, пуститься в путь.

Мария Каменкович. «Там руки воздевает лес…» [879] ;

А вот и девушка достала бутерброд

С каким-то маслом, тихий рот раскрыла…

<…>

А полы длинные роскошного пальто

До пола влажного свисают,

Когда она, жуя свой бутерброд,

Жевала бутерброд, куда-то вдаль смотрела

И бутерброд свой с маслом ела, ела…

Владимир Кучерявкин. «О Господи, красивы эти облака…» [880].

В следующем тексте имеется псевдотавтология на основе омонимии форм 1‐го лица лечу ← лечить и лечу ← лететь:

То раком, то проказой мня

Причину смерти, тая

То в «ы», то в «и» сливаясь с «мя»

Лечу ее летая.

Анри Волохонский. «Из Катулла» [881].

Далее рассмотрим некоторые синтаксические архаизмы с деепричастиями.

Атрибутивность деепричастий

Деепричастия произошли из причастий, которые изменялись по родам, числам, падежам, могли выполнять и функции определения – подобно прилагательным, и функции сказуемого – подобно личным формам глагола.

В современной поэзии нередко встречаются такие контексты, в которых деепричастие может читаться как определение к существительному-субъекту, чаще всего в оборотах с именным предикатом:

Ведь всякие писатели,

Идя за вас в тюрьму, —

Настырные мешатели

Народу своему.

Борис Камянов. «Неласковая родина» [882] ;

Нас – не было. А были чудь да меря,

да, так сказать, насельники полей,

себя еще никем не разумея.

Но с печки слезли пошукать людей.

– Что за река? – Дунай!.. Сады и пади.

Богато. Хоть садись, и володей.

Дмитрий Бобышев. «Русские терцины» [883] ;

Кто к хрящу стремится жаден

Для того ученье – праздник

Но Альберт был неудачник

И сказал ему наставник:

Неспособные к науке

Бесполезнее собаки

Говорливее заики

Состоя с сорокой в браке

Безотрадная картина

Лучше б ты играл на спице

Бессловесная скотина

Что ты дрыгаешь зеницей?!

Анри Волохонский. «Есть критерий без условий…» [884] ;

наш месяц проигран,

слова не знакомы, и понапрасну

близкие будут искать в них ответа

кто мы такие, играя ножами,

ждущие их сожаления,

кто мы, узнавшие право

быть незаметными их сомнений

Александр Аргутин. «Когда спрячется солнце…» [885] ;

У мраморных блудниц

   тела антинебесны

Колена, бедра, грудь

   сияя словно бесы

Играя и смеясь.

   И водопад их лиц

И башней вознесясь

В смешеньи языков

   среди земли паскудной

Плоть вавилонская

   – жилище для грехов

Сергей Стратановский. «Искушение пустынножителя» [886] ;

Усатый человек, закинув морду,

Бредёт уныло по перрону. Вот и поезд.

Чеченец спит, развесив губы по вагону.

Блондинка серая, в штанах и задыхаясь.

Раскрыли книги: юноши и папа.

Кроссворд решает бледный долгоносик.

Спокойно на душе, как будто дождь закапал.

Усталый поезд замедляет нервный бег,

И мы выходим на свободу…

Владимир Кучерявкин. «Усатый человек, закинув морду…» [887] ;

С одною-хорошей, порою

мы вместе на берег короткой реки —

Салгир называлась…

   Со мною

одна очень споря, и не пустяки!

Где ивы растение тенью

легло нам на руки – мы сразу в тени

с подарком такого портвейна,

вопросы решая, волнуясь одни.

Андрей Поляков. «Диспут» [888].

В некоторых контекстах подлежащее выражено неодушевленным существительным:

Жив Бог, жива и наша в Нём душа.

Из гноища к Нему моя молитва.

И если жизнь пред Господом не битва,

То что же вопль мой, дух вооружа?..

Олег Охапкин. «Испытание Иова» [889] ;

солоноватый привкус во мне оживал спустя

полстолетия, школьником, наш Брокгауз

обрывался на букве П, на Первой Войне

дальше – свалка, пустырь, битым стеклом блестя…

блеянье у доски, состоящее больше из пауз

и насколько хватало зрения – мусор мусор в окне

Виктор Кривулин. «Французский сад» [890].

О. Г. Ревзина пишет:

В литературном языке отсутствуют прямые ограничения на характеристику субъекта по одушевленности – неодушевленности в предложениях с деепричастными оборотами. Но косвенные признаки указывают на то, что субъект наделен в них признаком активности (Ревзина 1983: 222).

Пример из стихотворения Виктора Кривулина «Французский сад» этому противоречит: блестеть не является активным действием.

О. С. Биккулова выделяет деепричастные конструкции с неодушевленным субъектом, описывающие действия этих субъектов, наблюдаемые со стороны. Такие конструкции содержат деепричастия от глаголов типа белеть, звучать, мерцать.

Считается, что глаголы с производным (переносным) неакциональным значением ограничены в возможностях образовывать деепричастия: *Окна, выходя в сад…; *Дом, стоя на окраине города… (глаголы выходить, стоять предназначены для выражения действий, прежде всего, человека; в конструкциях с неодушевленными подлежащими эти глаголы теряют возможность образовывать деепричастия). Их основное и производное значения входят в противоречие. Тем не менее существует ограниченное количество такого рода употреблений деепричастия с неодушевленным субъектом, которые находятся на периферии нормы, но все же встречаются в текстах. Предположительно, они связаны с «молодостью» самой деепричастной формы и нечеткой границей между функциями современных причастий и деепричастий (Биккулова 2011).

В стихотворении Виктора Кривулина актуализированы одновременно атрибутивная и предикативная функции деепричастия блестя: оно может читаться и как определение, и как сказуемое. При попытке преобразовать синтаксис этого текста в современный нормативный возможно двоякое прочтение: пустырь, битым стеклом блестящий (блестевший) и пустырь битым стеклом блестит (блестел).

Очень вероятно, что атрибутивное употребление деепричастий в современной поэзии воспринято не столько из древнеславянских текстов, сколько из поэтики О. Мандельштама[891].

Независимая предикативность деепричастий

Деепричастие, в соответствии с современной нормой его употребления, является зависимым от основного глагола в личной форме. В поэзии зависимая форма стремится стать независимой: «Для развития русской поэзии в ХХ в. характерно постепенное „освобождение“ форм зависимого таксиса от опорного предиката» (Николина 2009: 83).

Следующие примеры показывают усиление у деепричастия не атрибутивного, а, напротив, предикативного признака (активизацию глагольности), что также является характерной приметой древнерусской