Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

пошел вдоль него, сам не зная куда. Кругом никого нет. Редкие фонари. Здесь меня вполне могут принять за иностранного шпиона. На мне хороший костюм и дрянное пальто. Я торопливо свернул в какой-то проулок, где сновали люди. Потом вдруг очутился на длинной и совсем безлюдной улице. По обе стороны тянулись заводские корпуса, неярко светились большие длинные окна. Видны были рабочие у токарных и фрезерных станков, тускло поблескивали колонны радиально-сверлильных. Из открытых, обтянутых пыльными сетками фрамуг слышался ритмичный шум, похожий на шум большого ливня. Порой, врываясь в эту ритмику, где-то тонко и тревожно взвывал шлифовальный станок. Я шагал по этой улице совсем один, как во сне или как в кино.

Когда вернулся домой, из-под дверей нашей комнаты виднелась полоска света. Это меня удивило и даже обрадовало: а что, если вдруг это Леля пришла? Но когда я распахнул дверь, обнаружил Костю. Он сидел за пустым столом – нарядный, сердитый и совершенно трезвый. Уж не задумал ли он снова начать прозрачную жизнь?

Но Костя быстро рассеял мои подозрения. Оказывается, когда он явился со своей знакомой к инвалиду, который обычно предоставлял ему ночное убежище, тот был пьян, да еще не один: к нему приехал брат из Пскова. И Косте со своей кошкой-милашкой пришлось уйти несолоно хлебавши. Вдобавок она обиделась, обозвала Костю трепачом и пошла встречать Новый год в другое место.

– Но ты-то почему здесь? – спросил меня Костя и пристально посмотрел мне в глаза. – ЧП какое-нибудь?

– ЧП. Меня отшили.

– Иди ты! Леля?

– А кто же еще! Она самая. Твои прогнозы были верные. В одну телегу впрячь не можно…

– Чухна, это ты всерьез?

Я стал рассказывать, как это произошло. Я знал: Косте можно доверять все. Чужая беда его никогда не радовала и не утешала, даже в дни, когда ему самому приходилось плохо. Он слушал внимательно и огорченно, уставясь на меня своим единственным зрячим глазом. Потом закурил «Ракету», начал ходить по комнате.

– Чухна, дам тебе один совет, – начал он. – Взгляни, не жмурясь, в лицо жестоким фактам. Ты потерпел моральный Дюнкерк. Твои дивизии сброшены в море, оружие и боеприпасы захвачены противником. Ты должен признать свое поражение и начать жизнь заново. Тебе надо погрузиться в бытие, полное новых впечатлений и переживаний. Тогда ты забудешь эту девушку. Тем более она создана не для тебя.

– На этот раз ты, пожалуй, прав, – согласился я. – Только как это «погрузиться в бытие»? Легко сказать…

– А еще легче сделать! – отрезал Костя. – Для начала погружения поедем встречать Новый год к Люсенде и Веранде. Веранда делала намеки, что она и Люсенда не возражали бы против нашего присутствия. Собирайся!

Я взглянул на ходики. Было без двадцати минут двенадцать.

– Мы опоздаем, – сказал я. – И потом, они нас и не ждут. Мало ли что Веранда делала подходы… Ведь договоренности нет.

– Не увиливай от погружения! – строго заявил Костя. – Тем более мы придем в гости не с пустыми руками. – Он вынул из шкафа сеточку с двумя большими бутылками плодоягодного. – А у тебя ничего нет?

– Бутылка осталась у Лели.

– Наплевать, двух вполне хватит… Бутылку она, значит, не сбросила с шестого этажа?

– Наверно, просто забыла, – ответил я, надевая пальто.

– Побоялась, что попадет в твою умную голову и повредит твой мыслительный аппарат. Откуда ей знать, что он у тебя отсутствует.

– Закройся! Ты больно умен! – крикнул я Косте, выбегая вслед за ним из комнаты.

Мы добежали до трамвайной остановки и на ходу вскочили в задний вагон. Трамвай ехал раскачиваясь, торопясь, все ускоряя ход. Никто в него больше не входил, на каждой остановке он только терял пассажиров. Вскоре в вагоне осталось четыре человека: пожилой кондуктор, Костя, я да какой-то дядька в валенках, дремавший в противоположном углу.

– Сколько сейчас? – спросил я кондуктора.

Тот не спеша отстегнул пуговицу на потертой шубе, полез во внутренний карман, вынул часы – большие, медные, с черными узорчатыми стрелками.

– Без трех минут сорок первый, – сказал он. – Опоздали, ребята. Без вас встретят.

– Мы и здесь встретим, – нашелся Костя. – Ведь фактически времени нет. Если взять колбу и создать в ней абсолютный вакуум, то в ней не будет и времени, ибо время – это только промежуток между двумя событиями. Если же условиться, что время существует как объективный фактор, то оно должно одинаково учитываться субъектами в любых точках пространства. Эрго: Новый год, встреченный в движущемся трамвае, ничуть не хуже Нового года, встреченного в какой-либо неподвижной точке: в ресторане, в частном доме, в психиатрической больнице, под забором… – С этими словами он вынул из брючного кармана перочинный нож и стал счищать сургуч с горлышка одной из бутылок. Потом отогнул штопор и с ловкостью почти профессиональной вогнал его в пробку. – Готово!

– Вот это вы правильно! – уважительно сказал кондуктор, но нельзя было понять, к Костиным словам или действиям относится это замечание.

– Вы первый, папаша! – предложил Костя, протягивая ему бутылку.

– Нет уж, ребята, почните вы, – скромно ответил кондуктор. – А я после.

– Пей! – повелел Костя, сунув мне в руки бутылку. – Пей! Мы уже въехали в Новый год.

– За удачу! – провозгласил я тост. – Пусть этот год будет счастливым для всех нас! И для тебя, Синявый!

Я запрокинул голову и стал глотать вино. Здесь, в холодном вагоне, оно казалось очень вкусным. За мохнатым от инея окном, вздрагивая, проплывали городские огни. Мне вдруг стало очень хорошо. Мир показался торжественным, светлым и грустным. «Леля, будь счастлива в этом году!» – произнес я про себя.

– Пей, но не забывай других! – пробурчал Костя, отбирая у меня бутылку. – Пусть этот год будет годом без ЧП. А в частности, Чухна, пью за твое глубокое погружение в бытие. Через Дюнкерк – к Тулону и Аркольскому мосту! – Костя приник к бутылке и замолчал. Потом старательно отер горлышко рукавом.

– Ваша очередь! – сказал он кондуктору.

– Ну, ребята, за Новый год! Чтоб ничего такого, чтоб все хорошо было в сорок первом! – Кондуктор оглянулся по сторонам, сделал несколько изрядных глотков, отер горлышко рукой. Бутылка пошла по второму кругу.

* * *

Дверь нам отворила Веранда. На ней было новое платье фасона «день и ночь»: спереди – из куска белой материи, сзади – из черной. Веранда, кажется, совсем не удивилась нашему внезапному появлению.

– Ага, пришли! – констатирующе сказала она. – Снимайте свои бобры. Нравится вам моя новая прическа? – Она тряхнула пышной, завитой кудряшками головой. – Не хочу походить на Люську прилизанную.

– Не нравится, – честно объявил Костя. – Ленпушнина. Баран в мелкую стружку.

– Ничего-то он не понимает! – без обиды,