Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

нараспев произнесла Веранда. – Идемте к столу… Нет, прежде я Люську сюда вытащу. Она будет довольна.

Веранда побежала по коридору к дальней комнате, откуда доносились веселые, уже не совсем трезвые голоса. Здесь, в большой прихожей с потертыми зелеными обоями, пахло духами, лимоном, елочными свечками. Веранда уже шагала обратно, держа за руку сестру. На Люсенде тоже было платье «день и ночь», только «ночь» у нее находилась спереди. Мне показалось, что и Люсенда приходом нашим не удивлена, скорее просто обрадована. Дома она не казалась такой недотрогой, такой цирлих-манирлих, как в техникуме. Но и здесь в ней оставалась какая-то сдержанность.

Девушки привели нас в большую комнату, где за столом, уставленным бутылками и закусками, сидело человек двадцать – люди все больше пожилые. Они все были из этой же квартиры; по-видимому, квартира была дружная, праздники справляли в складчину. Веранда стала нас знакомить с каждым поочередно, но имена и отчества сразу же выскакивали у меня из головы. Потом неугомонная Веранда начала перетасовывать сидящих, чтобы усадить новых гостей. Меня она поместила рядом с Люсендой на торце стола. Я сразу же заметил, что Люсенда стесняется сидеть со мной на председательском месте, у всего света на виду, и хотел было пересесть. Но тут нас с Костей заставили пить штрафную. После стопки какой-то крепкой смеси я уже не захотел пересаживаться. Я увидал, что все пьяны и никому до того, кто с кем сидит, никакого дела нет.

– Люся, почему ты не пьешь? – спросил я.

– Я уже пила. Но, если хочешь, я выпью с тобой. Только ты, пожалуйста, закусывай. – Она положила мне на тарелку винегрета. – Ешь, пожалуйста.

– Люся, а я что? Пьян уже разве?

– Нет, не очень… У тебя какая-то неприятность?

Я искоса посмотрел на нее. Она сидела, не глядя на меня, слегка наклонившись над столом. В светлых, гладко причесанных волосах отражались огоньки елочных свечей.

– Ты угадала, – признался я. – Неприятность. Но тут никто не поможет. Тут дело в одной девушке. Тут, ты понимаешь…

– Не надо никому рассказывать, – прервала она меня. – Завтра тебе будет стыдно, что ты что-то рассказал.

На другом конце стола кто-то пробовал запеть «Катюшу», но пока что пения не получалось. Зато очень хорошо был слышен голос Кости. Справа от него сидела Веранда, но с ней ему было неинтересно. Она не подходила под рубрику скромной интеллигентной девушки. В то же время не подпадала она и под стандарт кошки-милашки.

– Они отхватили себе такой кус в Европе, что сразу им его не переварить! – кричал Костя в ухо соседу слева. – Их сырьевой и промышленный потенциал полностью еще не отмобилизован, им в ближайшие годы нет смысла делать дранг нах остен… У них на очереди добрая старая Англия, и ей в этом году придется плохо!

Веранде надоело сидеть, она вскочила из-за стола и подбежала к самоварному столику. На его темной мраморной доске вместо самовара стоял темно-зеленый патефон. Веранда начала быстро крутить ручку. Потом не опустила, а прямо-таки бросила тонарм на пластинку. Пластинка взвизгнула от укола иглы, от боли, потом зашипела, а уж потом запела:

Сердиться не надо, мы ведь встретились случайно,

Сердиться не надо, в этой тайне красота,

Сердиться не надо, хорошо, что это тайна,

Сердиться не надо…

Послышался шум отодвигаемых стульев – из-за стола стали выходить желающие потанцевать. Веранда вдруг подскочила к нам:

– Чего сидите как сычи, жених и невеста? Поцелуйтесь! – Она взяла нас за головы и легонько подтолкнула друг к другу. Получился поцелуй не поцелуй, а что-то вроде того.

– Как ты смеешь! – рассердилась на нее Люсенда. – Это уж я не знаю что! Совсем распустилась!

– Глаза у нее вспыхнули благородным гневом, она засмеялась геометрическим смехом и прыгнула в пропасть! – отчетливо произнесла Веранда и захохотала. Потом подошла к какому-то дяденьке и стала с ним танцевать.

– Идем и мы, – предложил я Люсенде. – Только я неважно танцую, тем более танго.

– Я тоже неважно, – улыбнулась она. – Попробуем.

Я осторожно обнял ее, и мы вошли в толпу танцующих. Танцевала Люсенда хорошо, она, в сущности, вела меня. С ней было легко. Все вокруг плавно покачивалось, плыло куда-то. Огоньки свечек на елке тихо колыхались. От Люсенды пахло черемуховым мылом, чистотой. Праздничная радость прихлынула ко мне. Все было праздничным, весь мир – несмотря ни на что – был праздничным. И впереди, за легкой дымкой неизвестности, тоже угадывалось что-то праздничное и светлое… Меня охватило чувство благодарности к кому-то за все, что есть, и за все, что будет. Но я не знал, кого благодарить. Если б был Бог, то я благодарил бы его. Но в Бога я не верил. Тем временем пластинка кончилась.

– Люся, большое тебе спасибо, – сказал я, подходя с ней к столу.

– За что? – удивилась она.

– За то, что ты меня тогда выручила, в прошлом году. Меня могли бы из техникума попереть, если б не ты.

– Опять ты об этом! – поморщилась она. – Ну не надо, не надо.

– Ну и вообще спасибо. Просто так. Не знаю за что.

Тут к нам подошел Костя. В руках он держал два стакана, полных какой-то подозрительной алкогольной смеси.

– Чухна! Выпьем за погруженье! Через Дюнкерк и Капоретто – к Каннам и Трафальгару!

– Не надо вам больше пить, – с опасением сказала Люсенда. – Ты, Костя, и так уже… Да и ты, Толя…

– Не мешай ему погружаться! – прервал ее Костя. – Не разоружай его морально! Подними свою рюмку и гляди ему в глаза! А ты, Чухна, гляди ей в глаза!

– Зачем в глаза? – спросила Люсенда.

– Для взаимного контроля! – ответил Костя. – Ну, выпьем все разом!

– Люся, за твое счастье в этом году, – сказал я.

Люсенда поднесла к губам рюмку. Она глядела на меня не мигая – не то с сожалением, не то с сочувствием, не понять было толком.

– Все! – Я поставил на стол пустой стакан.

– Все! – сказала Люсенда, ставя на стол пустую рюмку.

– Все! – Костя поставил пустой стакан, сел за стол, отодвинул от себя тарелки и рюмки и запел – вернее, завопил, – молотя кулаками по столу:

Мама, купи же мне туфли,

Чтоб ноги не пухли!

Мама, купи же мне туфли

И барабан!

Вначале все на него уставились, некоторые с неудовольствием. Затем, когда Костя пропел эту белиберду раза четыре подряд, ему стали подтягивать. Потом эту чепуху стали выкрикивать все, кто был в комнате. Патефон напевал свое: «Парень кудрявый, статный