Читать книгу - "Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин"

Возможно, в массовом сознании 1960–1970-е зафиксировались как эпоха грубого, не сведущего в вопросах культуры начальства — и действительно, Хрущев орал на Неизвестного, Фурцева путала Гоголя с Гегелем, книги Голомштока и Синявского о Пикассо изымались из свободной продажи, а выставки сносились бульдозером, но — с другой стороны — первой половине «эпохи Антоновой» в ГМИИ соответствовала эпоха Минкульта, в котором работали компетентные чиновники, умевшие контролировать и подстраховывать организацию сложных выставочных проектов[380] — пусть даже вытягивая жилы из своих подчиненных. Как работы подготовили к отъезду или к прибытию в СССР? От каких неожиданностей следует уберечь их в дороге? Вовремя ли музей передал оценки для оформления страховки и государственных гарантий? (Вопрос о государственных гарантиях для ценных арт-объектов и в СССР, и за рубежом рассматривался на самом высоком уровне.) А план — для всех этапов — предоставили? На местах экспонирования — сценарий уже выстроили? Или, как водится, «картинки по стенкам — скульптурка на подставочках»? Тексты каталогов, буклетов, речь на церемонии открытия, сопроводительные — достаточно ли хороши? Дух зрительский — захватывает? Или герань вянет и мухи дохнут, так как слова вязнут? А с прессой как — снова привычные тонны неточностей, а то и откровенного невежества? Что насчет иллюстраций для каталогов, буклетов, афиш, пригласительных билетов? Имеются ли у владельцев слайды хорошего качества, или лучше прислать своего фотографа и отснять заново? А может, прикупить парочку качественных? Именно так, въедливо и дотошно, курировали подведомственные им выставки чиновники Минкульта[381].

Несомненно, очень значительная часть директорской деятельности ИА — это рутинные контакты с контролировавшими ее деятельность организациями, которые разрешали или запрещали ей те или иные действия — от реформы экспозиции до позволения пойти на прием в то или иное посольство. Любые инициативы следовало согласовывать — и тогда как громадное большинство музеев предпочитали сохранять статус-кво и работать в рамках уже спущенных инструкций, ИА все время пробовала начальство на прочность: что еще в какой-то мере возможно — а что ни в коем случае нельзя.

В этом смысле ее формально «субмиссивные» отношения с министром Е. Фурцевой — и постоянное якобы балансирование на грани увольнения — лишь часть картины. У ИА были стиль, такт, знания — все то, чем, не исключено, хотела бы обладать скорее сметливая, чем хорошо образованная Фурцева. Возможно, со стороны это и выглядело как безусловное подчинение[382], — но, если взглянуть на историю Пушкинского из будущего, это больше похоже на то, что именно «вассал» манипулировал своим «сюзереном».

Степень независимости ИА от, в широком смысле, начальства была напрямую связана с выслугой лет и внешними обстоятельствами. Да, в конце 1960-х она могла написать через голову министра Фурцевой письмо премьеру Косыгину с просьбой помочь с ремонтом Музея, но это было событием исключительным и, по-видимому, на тот момент ее аппаратной ошибкой: должно будет пройти двадцать лет, чтобы такого рода грубые нарушения иерархии перестали быть рискованными для ее карьеры.

Безупречная лояльность и неукоснительное подчинение начальству — если то приказывало не проводить выставку, не рассказывать что-то посторонним или не устраивать мероприятие, она так и поступала — парадоксальным образом наделяли ИА «антихрупкостью»[383]: что бы она ни натворила, никто не мог усомниться в абсолютной надежности директора Пушкинского — поступая так или иначе, она представляет интересы государства. ИА сознательно культивировала представления о соразмерности своей личности и Музея, изоморфности Музея и Государства — один представляет второе в миниатюре; она вписана в него, как круг в квадрат, а тот, в свою очередь, еще в один круг, в свою очередь являющийся частью декоративной розетки, и так далее; гармоничная структура и небесная — не случайная, заложенная «изначально» — симметрия элементов.

И похоже, во вторую часть своего царствования[384] ИА была для своего министерства непростым клиентом и в случае конфликта довольно опасным противником. Ни один чиновник, курировавший ее деятельность, не пробыл на своем посту и половину ее собственного срока, среди прочего это означало, что если она почему-то не находила общего языка с Х, то могла апеллировать к непосредственному начальству этого Х, обвиняя последнего в некомпетентности и отказываясь с ним работать. Надо ли объяснять, кто получал камнем в лоб и уползал в ближайшую дверь, а кто с невозмутимым видом оставался в Итальянском дворике с пращой на плече?

В действительности могущество ИА простиралось гораздо дальше непосредственно профильного министерства. Публичная фигура, одна из старейших служащих во всем чиновничьем в самом широком смысле корпусе, она могла пригрозить «обратиться к общественности» — да, той самой, которую она глубоко презирала и фыркала после каждого тычка в свой адрес: «ЭТА общественность, другой у нас нет», — то есть в переводе на русский язык устроить грандиозный скандал в газетах, такой, после которого даже в самой тоталитарной стране мира любому министру пришлось бы уйти в отставку по собственному и с позором.

Автор этой книги спрашивал нескольких сведущих в этом вопросе людей, правда ли, что ИА, по сути, пользовалась иммунитетом от давления своей профильной организации — и при желании легко могла сама занять должность министра культуры — или все же была лишь «самым высоким карликом», которого в любой момент можно поставить на место?

Я. К. Саркисов, хорошо представляющий устройство российской бюрократии, на вопрос, мог ли министр культуры уволить ИА, однозначно отвечает: нет. «Сковырнуть могли, что в итоге и сделали, но снять не могли. Так же, как не могут "просто" снять директора Большого театра — потому что он назначается правительством при согласовании с Администрацией Президента. А она была личностью такого масштаба — что нельзя просто уволить… не зря министр Авдеев писал письмо премьер-министру, что надо ее на покой». А кто по факту был более влиятельным в спорных вопросах? «Она, конечно. Ну а кто из министров культуры может сравниться? Демичев, Губенко — какие искусствоведы, вообще смешно. Ее авторитет был незыблемым»[385].

М. Е. Швыдкой объясняет, что в России есть несколько учреждений культуры, руководители которых по своему статусу не уступают посту министра, да и по длительности пребывания в должности там значительно более «пролонгированные» условия[386], — на практике это означает, что министра, с которым у директора не сложились отношения, всегда можно просто «пересидеть». И для министра культуры выстраивать отношения с директорами таких институций, как Большой театр, Эрмитаж, Пушкинский, Мариинка, — необходимость, это не просто подчиненные, но партнеры: «…потому что иначе — если у него нет контакта и понимания, поддержки, то он недолго сможет…»[387]. Несмотря на то что именно министр культуры назначает директора Пушкинского музея