Читать книгу - "Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин"

вопрос. Впрочем, задавать вопросы предпочитала она сама; когда кто-то из сотрудников, собравшийся посмотреть нечто полезное для развития его профессиональной компетенции за границей, явился испросить позволения на поездку, она бросила ему: «А зачем вам туда? Я это уже видела!»

«Иногда удивляло стремление ИА оставить последнее слово за собой, утвердить свою правоту даже в тех случаях, когда никому не приходило в голову оспаривать ее суждения и вообще ее превосходство», — размышляет В. Мишин, предлагая, впрочем, взглянуть на эту особенность под другим углом — «и интерпретировать ее как род обостренного, но в основе своей благородного честолюбия — ведь не зря в Древней Греции и Риме честолюбие воспринималось как добродетель: человек стремился достойным образом запечатлеться в сознании своих сограждан. Так и ИА, видимо, была человеком, который стремится запечатлеть свое эго во внешнем мире, в истории и идентифицирует себя как историческую личность»[393].

В самом деле:

«— Мне всегда хотелось вас спросить, кто ваша героиня в жизни?

— Жанна д'Арк (без запинки)»[394]

Ни больше, ни меньше.

Все эти курьезные нюансы характера объективно приносили свои плоды для ее Музея — явление «Олимпии» в 2016-м тому хорошее подтверждение. Обратная сторона феномена состояла в том, что «ИА, умевшая ценить достоинства и способности коллег, обычно старалась этого не показывать; редкие похвалы в ее устах звучали несколько нарочито»; она «держала сотрудников ближнего круга "за узду": чтоб не зазнавались». В целом «мало кого из сотрудников ИА воспринимала как своих соратников в полном смысле этого слова»[395] — и многие сетовали на то, что ИА обращалась с ними как с «просто исполнителями», — но не соавторами, вместе с которыми она изначально разрабатывает идеи, чтобы затем вместе осуществлять их: ей казалось, что идеи рождаются у нее в голове, а затем она собирает круг людей, которые способны их воплотить; все достижения, жалуются «жертвы» ее эгоцентричности, записывались на ее счет, а все ошибки — на счет сотрудников. Такого рода «приватизация» плодов коллективного труда вызывала у (некоторых) сотрудников ощущение, что с Антоновой, при всей ее вызывающей безусловное уважение «мощи», связана еще и какая-то базовая несправедливость; как будто она выиграла в какой-то генетической лотерее, а все остальные вынуждены молча и регулярно есть землю, принимая свое поражение. Некоторые даже употребляют, описывая ее отношение к ним, слово «челядь» — и вспоминают об ее манере, заходя в полную людей комнату, где должен был находиться кто-то, кто ее в данный момент интересовал, смотреть «сквозь» и, не обнаружив искомое существо, громко, в манере актеров Малого театра, констатировать: «Никого нет!» — после чего покидать сцену без дальнейших комментариев, оставив потрясенных этим визитом коллег размышлять о том, что для Антоновой люди в Музее, видимо, всего лишь антураж, стаффажные фигурки, назначение которых — подчеркнуть величие и величественность ее самой.

«Мне кажется, у нее было довольно низкое мнение о человеческой природе вообще. Единственное, что оправдывало человека в ее глазах, — это творческое начало. Отсюда ее ориентация на творческую элиту. Ей было комфортно общаться с Рихтером, Ростроповичем и другими людьми такого масштаба. Она чувствовала себя наравне с ними. Все, что ниже этого уровня, — ей было неинтересно. Разумеется, это не исключало сознания своей просветительской миссии — "нести свет культуры простым людям", — но это совсем другая тема…»[396]

О несколько ином аспекте характера ИА говорит Л. И. Акимова: «Про ИА не могла бы сказать ничего такого "эмоционального", потому что в общем и целом — с птичьего полета — она никого не любила. Для нее все сотрудники, независимо от рангов, были лишь материалом для реализации ее собственных планов и амбиций»[397]. Еще резче суждение другого сотрудника, долго работавшего одним из замов ИА: «Дело в том, что она людей использовала как инструмент». Что, и никакой химии у нее не устанавливалось в отношениях? «Человек был инструментом. Вот отбойный молоток. Пока тебе нужно снять асфальт — он тебе нужен. Ты снял асфальт — молоток не нужен, его можно выбросить на склад или выбросить вообще. Вот такое было отношение». «Тех, кто в какой-то момент становился ей бесполезен, она выгоняла — часто оскорбительным тоном: "Ты бездарь, пошла вон". «Люди — инструменты, люди — гвозди». Наблюдатели со стороны интерпретировали эти особенности ее поведения в психологическом ключе: «Она любила делать из людей нечто вроде тряпки — отжать так, чтобы человек превратился в полностью бесформенное создание — и мог потом принимать любую <нужную ей> форму»[398].

Эпизоды разные, по-разному озадачивающие, однако ж «референсом» остается скорее именно героиня Мане, а не персонажи из кинокомедий о зарвавшихся администраторах; поведение ИА не вписывается в параметры «нормального» и легкообъяснимого: а она черствая! Или — вот бывают же такие ворчливые люди! Или — ну типичный эгоист! Не просто «черствая». Не просто «ворчливая». Не просто «эгоист».

По замечанию египтолога В. Солкина, «у Антоновой была вещь, которая отличала ее от музейных гранд-дам, — абсолютная эмоциональная холодность. Стандартно холодна, стандартно недовольна. Немножко опущенные уголки губ. Очень холодная. Как Снежная королева»[399].

31 мая 2012 года, в день 100-летия музея, перед торжественным официальным концертом в Большом театре ИА собрала коллектив в Белом зале, чтобы произнести юбилейную речь. Существует фотография, на которой видны ИА и Я. К. Саркисов, ее зам. Последнего поразило, что ИА говорила о музее долго, минут сорок, но ни разу не сказала спасибо коллективу. «А затем она вернулась на место президиума — где сидела она одна: так она захотела»[400]. Саркисов говорит, что он прошел мимо нее и сел на одну из ступенек, и ему вдруг «стало так стыдно» — за нее, что он буквально схватился за голову. Так и получился тот снимок: «Она сидит на сцене: королева, седая грива, величаво взирает, без улыбки, как лев на паству — которая пришла: съешьте меня, я, я буду первым! А внизу, на притулочке, сижу я — лица не видно, схватившись за голову». В апреле 2015 года, покидая музей, он подарил ей на память эту фотографию, а на обороте написал: «Человеку, который никогда никого не любил», и роспись.

Какова же была ее реакция? «Прочитала — ничего. Не возмутилась, не заплакала, не бросила. Это отвечая на ваш вопрос: а что она? Вот так вот она».

Феномен «ледяного холода» — сама природа процесса очерствения, кристаллизации живого теплого вещества, превращения в сухой крошащийся камень и его генезис — занимал как сотрудников ИА, годами ломавших голову над «теорией Антоновой», так и ее саму.

Некоторые мемуаристы используют для обозначения этого, предположительно терзавшего ее, «демона» словосочетание «антоновская гордыня»; так,