Читать книгу - "11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук"

шара надо знать лучше таблицы умножения, чтобы о них никогда не думать, действовать автоматом. Если бьёшь и хотя бы на йоту сомневаешься, что забьёшь – не забьёшь точно. Вера в победу, брат, всегда сильнее мастерства. Если оно у тебя, конечно, имеется.

Месяцев четыре или пять я тренировался в ленинской комнате сутками напролет. Потом, с благословения Шулепова, которого начал регулярно обыгрывать, поехал в райцентр Сыр-Дарью и довольно успешно стал сражаться с местными аборигенами на деньги. Они жутко возмущались невесть откуда появившимся мастером-раздевальщиком и, в конце концов, проучили меня на всю оставшуюся жизнь, за что я им бесконечно благодарен.

Однажды я, как всегда, пришёл в местную бильярдную к самому её открытию, чтобы размяться до прибытия основных соперников. Они почему-то запаздывали, зато появился какой-то безрукий старичок. И нахально так предложил мне погонять шары. Столь же нахально я его отбрил. Дескать, без «интереса» не играю, тем более – с безрукими. Дедок не обиделся на меня дурака, а вкрадчиво убедил сразиться «по пятерочке». И я согласился…

Такое бывает только в цирке. Одной правой рукой, без упора и без прицела мой случайный напарник закатывал теоретически не бьющиеся шары. У меня создавалось такое впечатление, что он их и не забивал вовсе, а передвигал по столу с помощью телекинеза. Короче, за полтора часа дедок «раздел» меня на всю мою наличность и на часы в придачу. Ссудив «пятериком» на обратную поездку в Мехнат, незлобно заметил:

– Никогда, сынок, не играй на деньги, иначе это тебя погубит. Ты норовишь отыгрываться, а такое – смерть для любого игрока.

– Вот с тех пор, Боренька, я никогда не играл на деньги. Даже со своим многолетним звёздным партнером Леонидом Якубовичем. А уж как он меня периодически к этому понуждает – словами то тебе не передать. Но я остаюсь кремнём.

Хмельницкий заметил, что всё это, мол, ерунда полная, но, как ни странно, больше ни разу не предлагал сражаться с ним «на интерес». Виделись мы часто. Не реже и застолье делили. Несколько раз Борис откликался и приходил на корпоративные праздники в тех организациях, где мне приходилось трудиться после увольнения в запас. Причём, что я особенно подчёркиваю, приходил безвозмездно. Единственное, что мог по-дружески попросить: еды и выпивки «сухим пайком». Общались мы всегда к обоюдному удовольствию. Конечно, он не помнил тех времён, когда я с ним решал в театре не одну общественную проблему. И мои таганковские триумфы не запечатлелись в его памяти, что тоже немудрено. По натуре своей Хмельницкий был все-таки гонористым малым, пофигистом приличным и советским бретёром в придачу. Но память по себе у тех людей, кто его знавал близко, оставил, в оконцовке, очень добрую и светлую.

… Он родился в городе Ворошилове (ныне Уссурийск). Отец служил офицером-кульпросветработником – командовал сначала солдатскими клубами, потом – домами офицеров в разных гарнизонах. Мама – Зинаида Ивановна – вынужденно занималась домашним хозяйством. У Бориса была сестра-погодок Луиза. В самом начале войны Хмельницкие отправили детей в таёжный посёлок, где жили отцовские родители дед Гриша и бабушка Ульяна. Так что первые жизненные впечатления Борьки связаны с бытом людей особых – чалдонов – сибирских переселенцев. Впоследствии он часто и с восхищением вспоминал о захватывающей жизни на природе, вдали от городов, где ощущалось хотя и отдаленное, но все же дыхание войны.

Отец воевал в Маньчжурии. Одно время был комендантом дворца последнего китайского императора Пуи. После войны майор Хмельницкий привез домой не шмотки и ковры, что делали все офицеры, а музыкальные инструменты. Он очень любил музыку, хотя сам не играл ни на чём, даже слуха не имел. Маму тоже музыка всегда приводила в восторг и трепет. Поэтому в доме всегда имелись рояль, гитара, аккордеон, баян, балалайки, домры. И детей всегда учили музыке. Когда семья переезжала в другой город, мама первым делом шла не на рынок, а искать детям учителя.

В 1945 году дети с родителями встретились и вместе продолжили скитальческую жизнь семьи военнослужащего. Но куда бы судьба Хмельницких не забрасывала, необходимый культурный минимум всегда им сопутствовал. Так что Борис и его сестра перепробовали занятия во всех кружках при домах офицеров: музыкальных, танцевальных, драматических. Последним Борис всегда отдавал предпочтение. Отец весьма скептически относился к увлечению сына, а мать не то, чтобы его одобряла, но как-то молчаливо сострадала. Меж тем, тоже понимала: блажь сына глупая. С его заиканием об артистической карьере следует забыть окончательно и бесповоротно. Хотя лечила сына неустанно и даже у известного профессора В.Деражне.

Когда отец служил в Киеве, судьба свела его с гремевшим на ту пору эстрадным артистом-менталистом (ясновидящим) Мессингом. Выступая с психологическими опытами в местном Доме офицеров, Вольф Григорьевич безнадёжно влюбился в Зинаиду Ивановну. Он не делал из своих чувств секрета перед её мужем и потому долгие годы благоволил им обоим и их детям. И вот он сумел вселить в юношу Бориса твёрдую уверенность в том, что если хочешь чего-то в жизни достичь – действуй всегда смело, решительно и успех придёт.

В 1961 году Борис Хмельницкий заканчивает Львовское музыкальное училище и получает специальность дирижера. Вдохновлённый молодой человек решает штурмовать ВГИК и, разумеется, безуспешно. Его отчисляют после первого же тура со слабо закамуфлированной формулировкой, которая легко прочитывалась: заикам тут не место. «Молодой человек, – сказал ему член приёмной комиссии, – заикающийся артист выглядит столь же нелепо, как хромой футболист». Бориса не убедила житейская мудрость театрального аксакала. Вместе с сестрой Луизой, твёрдо решившей помочь брату стать актёром, через справочное бюро они находят адрес Мессинга и заявляются к нему в гости. Вольф Григорьевич, не заглядывая в записные книжки, принялся обзванивать своих знакомцев из артистического мира. Итог тех тщаний ясновидящего – Хмельницкого зачисляют в Театральное училище имени Бориса Щукина на курс Бориса Захавы. Видать, Мессинг, которого всегда упрекали в корыстолюбивом и лживом разглагольствовании о своих необыкновенных способностях, применительно к Борису уж точно проявил завидное оракульство. Уже на третьем курсе Хмельницкого и Васильева приглашают выступать в Театре на Таганке. А после окончания училища обоих выпускников зачисляют в основной состав. Их дуэт (Хмельницкий – на аккордеоне, Васильев – на гитаре) украшал практически все первые спектакли «новой Таганки».

23 года кряду Борис Алексеевич будет работать в этом прославленном театре. Артиста не раз приглашали в другие столичные коллективы, но он оставался верен «Таганке». Там он сыграет в «Добром человеке из Сезуана» и в «Десяти днях, которые потрясли мир» по несколько ролей, Вершинина в «Трёх сёстрах»,