Читать книгу - "Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн"

Это прозвучало искусственно, словно она произносила надгробную речь или зачитывала отрывок из некролога.

– А ваша мать? – спросила я.

– Она жива, – ответила Зара довольно прохладным и нейтральным тоном. – Она очень занятая женщина. Семеро внуков, представляете?

И снова это прозвучало как-то искусственно. Мне показалось, что пациентка просто повторяет слова своей матери. Я поинтересовалась, навещала ли мать Зару хотя бы раз в тюрьме.

– Нет, нет, она живет слишком далеко.

По ее тону стало ясно – другие вопросы не приветствуются. У меня вообще возникло ощущение, что разговор о родителях закончен.

Еще со времен Фрейда существует стереотип, что психотерапевты всегда расспрашивают пациентов об их родителях и в конце концов как бы подталкивают своих подопечных к тому, чтобы те именно их, родителей, обвинили в своих проблемах. Исследования в области детских привязанностей, о которых я уже упоминала и которые развивают идеи Фрейда и его многочисленных последователей, предоставляют эмпирические данные, согласно которым существует связь между отношениями ребенка с родителями на их ранней стадии и тем, как развивается детское сознание. Это, в свою очередь, влияет на личность человека, когда он становится взрослым, в том числе на то, как люди говорят о себе и своих близких. Согласно ряду исследований, если человек в детском возрасте подвергается жестокому обращению или родители не проявляют о нем достаточной заботы, это может негативно влиять на взаимодействие между теми участками коры головного мозга, которые отвечают за эмоции и самоанализ. Ко времени нашего знакомства с Зарой я вместе с другими коллегами-психиатрами успела опубликовать исследование о том, как проблемы в сфере детских привязанностей могут увеличивать риск совершения человеком насилия [50]. У меня было ощущение, что эта работа применима к Заре, поскольку в ее рассказе в том виде, в каком я его услышала, явно просматривалось, что в детском возрасте родители в ее жизни фактически отсутствовали. При этом мне невольно вспомнился двойной смысл слова «отчет», одновременно означающего как просто рассказ, так и весьма подробное, детальное и точное описание чего-либо.

Хорошие психотерапевты не собирают напрямую свидетельства о жестоком обращении с пациентом в раннем возрасте или его детских травмах. Вместо этого они внимательно выслушивают своих подопечных и делают выводы не только из того, что они говорят, но и из того, как они себя ведут, обращая внимание в том числе на такие первостепенной важности детали, как паузы между словами. Многие из нас тщательно расспрашивают пациентов об их позитивном опыте общения с родителями и опекунами, в особенности о воспоминаниях по поводу того, как именно о них заботились, учитывали интересы и индивидуальные особенности их личности. Такие вещи могут оказывать нейтрализующее действие на враждебное отношение больного к врачу, препятствовать возникновению между ними некоего барьера и в целом делать сеансы психотерапии более эффективными и имеющими больше шансов на успех. Хотя я вовсе не делала и не собиралась делать скороспелых выводов, меня поразило то, как Зара избегала разговора о реальных эмоциях, которые были характерны для ее отношений с членами своей семьи; ее отчет об этих отношениях оказался сухим, каким-то будничным и непохожим на правду.

Я видела, что Зара не привыкла говорить о себе и о своем опыте. Подобная сдержанность пациента в ходе первых сеансов психотерапии явление вполне обычное, но мне показалось, что у Зары эта особенность проявляется сильнее, чем у многих других людей. Она была довольно образованной женщиной и умела достаточно связно выражать свои мысли – в этом плане она превосходила многих других пациентов, с которыми мне доводилось работать. И все же было видно, что при описании своего опыта и чувств ей нелегко подбирать слова. Мне потребовалось еще несколько сеансов, чтобы хоть немного больше узнать о ее жизни в центральной части Англии и о том, как она росла. Как я уже не раз убеждалась во многих других случаях, получать подобную информацию из первых рук гораздо лучше, чем черпать ее из справок, отчетов и прочих документов. Беседуя с пациентом, многое понимаешь из того, какие слова и выражения он или она использует для описания своего эмоционального опыта. Например, мне было известно, что Зара родилась в семье, где к этому моменту уже было двое мальчишек-подростков. Говоря об этом, она сказала, что была «поздним ребенком». Здесь было над чем поразмыслить. У слова «поздний» в данном случае можно обнаружить двойной смысл: с одной стороны, появившийся на свет, когда родители были уже в солидном возрасте; с другой стороны, родившийся слишком поздно, когда никто детей уже не ждал или не хотел, то есть «нежеланный». В обоих случаях положительная коннотация отсутствует. У меня возникло впечатление, что когда-то Зара много раз слышала выражение «поздний ребенок» и в итоге у нее сформировалось чувство вины за свое рождение, словно ее появление на свет было ошибкой.

Всякий раз при встречах с Зарой мы с ней говорили об оранжевой папке, которую она все еще должна была постоянно носить с собой и в которой лежали заметки медиков о том, что у нее повышенная вероятность самоубийства. Я предложила, чтобы мы вместе подумали о том, какие еще соображения можно было бы добавить к этим заметкам – так, словно это было нашим рабочим заданием, которое мы должны были выполнить. В результате мне показалось, что Зара стала рассматривать свои риски суицида в качестве проблемы, встающей перед той частью ее сознания, которая не имела никакого отношения к мыслям о самоубийстве. Я решила, что об этом мы уже могли бы поразмыслить вместе – как о чем-то таком, что ей вовсе не обязательно было от меня скрывать. В результате, действуя на базе составленного плана, мы с Зарой начали строить мост между ней и мной. Мы очень серьезно относились в нашей работе к ее суицидальным настроениям, и благодаря этому она понемногу начала осознавать связь между тем, что произошло в ее камере, и тем днем, когда она устроила пожар в своей квартире. Понемногу, сначала с многочисленными перерывами, но затем все более свободно и раскованно, она рассказала мне о том, как совершила преступление, причем в таких словах и выражениях, которые подразумевали идентификацию себя как субъекта действия и принятие меня как человека, которому она открылась. В результате я смогла составить целостное и весьма детальное представление о роковом для Зары дне, которое осталось в моей памяти на долгие годы. Так бывает, когда посмотришь какой-то особенно трогательный или трагичный фильм, который крепко оседает в памяти, всплывая в ней отдельными эпизодами в те моменты, когда этого совсем не ждешь.

* * *

В тот ноябрьский вечер, начала рассказывать Зара, список покупок у