Читать книгу - "Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн"

отклонения. В весьма скудной на ресурсы тюремной системе подобные манипуляции похожи на рискованный номер, исполняемый жонглером: все мы стараемся выполнять свою работу как можно лучше и молимся, чтобы ни один шар не упал. У меня не было никаких иллюзий – я не верила в то, что Зара вдруг чудесным образом избавилась от желания наложить на себя руки. Оставалось надеяться только на то, что ее хоть немного заинтересовали мои слова о том, что у нее все же есть будущее.

Обнаружив, что она находится не в камере, а на работах, я восприняла это как еще один хороший знак. Зара решила снова заняться тем, чем она занималась до этого, – уборкой в часовне, где читал проповеди тюремный капеллан, и помощью ему во время служб. Там же мы, кстати, могли проводить и наши сеансы.

В британских тюрьмах существует должность священника, который обслуживает представителей всех религиозных конфессий, а заодно язычников, агностиков и атеистов. Хотя заключенных, которые считают себя атеистами, в наши тюрьмах большинство, немало в них и верующих. Помимо тюремного капеллана их религиозные нужды удовлетворяют и приходящие служители культа – христианские священники, раввины и имамы. Это одна из возможностей для исправительных заведений осуществлять индивидуальный подход к заключенным, видеть в каждом из них личность, уважать их человеческое достоинство – а также в целом содействовать улучшению отношений между сотрудниками тюрем и заключенными. Наконец, это является признанием того, что духовное начало может играть определенную роль в социализации контингента тюрем и снижении вероятности того, что заключенные, выйдя на свободу, снова начнут совершать преступления.

Участие заключенных в общественных работах, образовательных курсах и психотерапевтические программы для них, а также диетическое питание и занятия физической культурой – все это примеры того, как можно помочь сохранить человеческое достоинство тем, кто отбывает уголовное наказание. Но на практике реализация всех этих начинаний сталкивается с серьезными проблемами, связанными со взаимоотношениями между сотрудниками тюремной администрации и заключенными – не говоря уже о нехватке финансовых ресурсов. Строго говоря, тюремные правила должны в равной степени распространяться на всех совершивших преступление. Однако нередки случаи, когда подход сотрудников тюрем к разным группам заключенных неодинаков. То же самое можно сказать и о больницах со строгим режимом содержания. Главный акцент реформы пенитенциарной системы, которая проводится все то время, в течение которого существуют современные тюрьмы, постоянно смещался и смещается в сторону попыток сделать приоритетом реабилитацию заключенных и, соответственно, подразумевает уважение их человеческого достоинства. На этом пути было немало провалов и откатов назад. Я не наивный человек и прекрасно понимаю, что, занимая определенное место в исправительной системе, могу тем не менее не видеть и не иметь представления о наиболее вопиющих проявлениях несправедливости и злоупотреблений, которые в этой системе происходят.

Служба отправления религиозных культов в каждой тюрьме уникальна, но тем не менее у них есть и нечто общее – а именно спокойная атмосфера и ощущение относительной безопасности. Подойдя к дверям тюремной часовни, я услышала доносящиеся изнутри звуки беседы и негромкое позванивание колоколов – точнее, колокольчиков, с помощью которых буддийские монахи дают знать о начале и окончании сеанса медитации. Вход в часовню располагался как раз напротив входа в лазарет. Внутри сотрудник тюремного персонала разговаривал с двумя женщинами, которые пришли повидать капеллана. На стенах были развешаны фотографии дикой природы с подписями в виде вдохновляющих высказываний, таких, например, как замечательная фраза Роберта Фроста: «Самый лучший выход – это всегда идти до конца»[49]. Подпись размещалась под снимком с изображением похожей на туннель дубовой аллеи. Поразительно, насколько важным и нужным мне показалось небольшое пространство часовни, в котором словно незримо концентрировался исполненный терпимости, непредвзятый подход к жизни, а также надежда – ведь сюда приходили люди, вынужденные существовать один на один с теми последствиями своих противозаконных поступков, которые определили для них суды. Было очевидно, что в этих стенах хорошо понимали, что такое горе, скорбь и прощение.

Я коротко переговорила с капелланом – в тюрьме, где я работала, кстати, это была женщина. Мне показалось, что она хорошо относится к Заре и высоко ценит ее как личность. По ее словам, у Зары наблюдалось стабильное состояние рассудка. Кроме того, она сообщила, что этим утром Зара встречалась с приходящим имамом. Эта новость тоже воодушевила меня – она свидетельствовала о том, что моя пациентка способна оценивать собственное состояние и просить о помощи. В то же время я понимала, что сеансы психотерапии могли привести к выходу на поверхность ее сознания болезненных чувств, которые, по всей вероятности, устройство поджогов помогало удерживать где-то в глубине. Есть одна карикатура, которая очень точно отражает подлинную суть угрозы, с которой сталкивается человек, испытывающий болезненные эмоции: мужчина открывает парадную дверь дома и, глядя, как в нее, толкая друг друга, толпой вваливаются весьма жизнерадостные чудовища, говорит: «Так-так, кажется, это те самые чувства, которых я пытался избежать…» Нам с Зарой предстояло открыть эту дверь вместе, при этом она должна была доверять мне. И я знала, что добиться этого будет нелегко.

Она появилась с опозданием буквально на несколько секунд, села на стул напротив меня и кивнула в знак приветствия. На этот раз она выглядела более настороженной и сосредоточенной. Левая рука у нее по-прежнему была забинтована, и Зара во время разговора иногда трогала повязку, словно та была слишком тугой. Я сказала, что рада ее видеть, и сообщила, что женщина-капеллан очень тепло о ней отзывалась. В ответ на лице моей пациентки расцвела улыбка, от которой Зара разом преобразилась, но тут же исчезла – словно искра промелькнула и погасла. Я напомнила Заре, что сеансы психотерапии – это работа, требующая серьезного к себе отношения, и что, возможно, нам с ней придется разговаривать о ее прошлом опыте и решениях, которые она принимала. Моя собеседница нахмурилась и выразила сомнение в том, что это будет ей под силу. При этом она явно занервничала – ей не хотелось вспоминать о «тяжелом прошлом». Я успокоила ее, сказав, что «тяжелое прошлое» может подождать и мы можем начать с чего-нибудь попроще.

– Например? – поинтересовалась Зара.

Я предложила ей рассказать немного о своей семье. Собеседница шумно выдохнула, словно давая понять, что я требую от нее слишком многого, но все же попыталась выполнить мою просьбу. Я заметила, что она старалась не говорить о своих родственниках плохо. По всей видимости, истинные чувства по отношению к ним должны были проявиться позднее. Зара рассказала о том, что ее отец умер от рака, когда она отбывала первый тюремный срок.

– Он был хороший, порядочный человек, – подытожила