Читать книгу - "Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд"

разит потом как от свиньи. Ствол пистолета выдавил красную букву «О» на виске.

— Страшно? Это хорошо. Ну так вот, пребывание во Вьетнаме отличается тремя вещами. Во-первых, под прицелом ствола ты находишься не десять-двадцать секунд, а год.

— Во-вторых, палец на крючке - не твой. Вовсе не твой - на спусковом крючке лежит палец человека, который живет под землей в вонючих норах. И человек этот срет осколками, а завтракает напалмом.

А ты - захватчик земли его предков. Ты убил его скот и сколько-то его родственников. Ты сжег дом, который выстроил своими руками его дед. Ты развлекался тем, что до смерти мучал пленных - его братанов. Ты травил его посевы. Агент «оранж» отравил его пищу и воду -и жена его стала рожать уродов. И вот он решается тебя остановить, ты становишься его мишенью - а сам ты только что спросил у его сестры-малютки, не прочь ли она потрахаться...

Обри лихорадочно моргает. Из пасти течет слюна. Я вдруг осознаю, что Обри обосрался. От него несет этой вонью, запахом страха.

Мать, Бабуля и Сисси плачут.

— Отдай пистолет, ты жалкое чмо и ничтожество. Обри будто окаменел.

Я подхожу и с силой вырываю пистолет из его руки.

— И в-третьих: во Вьетнаме оружие не стоит на предохранителе, оно всегда заряжено и готово к бою.

Я снимаю пистолет с предохранителя и взвожу курок.

Обри говорит сквозь слезы, льющиеся у него по щекам: - Откуда ж в тебе столько зверства?

— Это было еще не зверство, тварь ты бесхребетная, это всего-то реальная жизнь. Вот что такое зверство.

Я нажимаю на спусковой крючок «Токарева» и -бах! - пускаю пулю в кухонную дверь.

Все вздрагивают от грохота. Женщины вдруг перестают плакать.

Мать говорит, вытирая слезы:

— Не могу поверить, что ты так ругаешься. Просто не могу.

— Мам, я только что из пистолета выстрелил, прямо на кухне, а тебя мой мат беспокоит?

Смеюсь.

— Мам, такими словами люди разговаривают, когда они не в телевизоре.

Мать говорит: - Приличные люди таких гадких слов не говорят.

Я отвечаю, кидая «Токарев» в шляпу: - Так в раю не говорят, Ма, но так говорят здесь, на грешной земле.

Мать говорит: - Господи всемилостивый, не могу поверить своим ушам. И не рассказывай мне об этом.

Обри говорит, отвернувшись от меня:

— Ты же душегуб, сынок. У тебя руки в крови. Таким, как ты, нигде не место. Ты здесь больше не нужен. Ты не можешь жить рядом с приличными людьми.

Я делаю шаг к Обри, но мать встала, между нами.

— Не смей раз еще даже прикоснуться к моему мужу!

Обри вместе матерью отступает вглубь гостиной.

Отойдя на безопасное расстояние, Обри говорит мне:

— Заряженные пушки мне в доме не нужны. Кого ты хотел напугать? Ты находишься у меня дома, и я хочу, чтобы отсюда убрался.

— Не волнуйся. Я тут не задержусь.

Обри презрительно лыбится.

— И куда ж ты поедешь? Хрен кто возьмет на работу чокнутого ветерана из Вьетнама. Ты в жопе, и вытащить тебя некому.

Я говорю:

— Слышь, меня на работу зовут - в Стамбул, крыши ремонтировать. А теперь убирайся. Оставь меня в покое. И штаны не забудь сменить.

Когда Обри с матерью уходят в укрытие - в свою спальню - я слышу, как мать спрашивает:

— А где это - Стамбул этот? и продолжает: - Клянусь, я молилась за то, чтобы Армия сделала из него мужчину. Я молилась, Обри. Господа о том молила.

Бабуля поднимается из-за стола, подходит и обнимает меня.

Я говорю:

— Я скучал по тебе, Бабуля. Как ты, на рыбалку ходишь?

Бабуля говорит: - Нет, Джеймс, как бедро сломала, так больше из дому особо не выхожу. Никогда не думала, что состарюсь, а посмотри, какая стала.

Она похлопывает меня по спине, но рука ее хрупкая и слабая. Бабуля всегда была старой, но до последнего времени на старуху не походила. Вся прыть ее куда-то подевалась.- Я просто старая, но чердак у меня еще не протек. Ты славный мальчик, Джеймс. Твой папа всегда от гордости за тебя чуть не лопался.

— Спасибо, Бабуля.

Она с измотанным видом отправляется спать.

Мы с Сисси поедаем банановый пудинг. Сисси ковыряется в жирном желтом пудинге, выбирает и ест ванильные вафли и банановые кругляши, пока не объедается до тошноты.

Я выхожу во двор и рублю дрова, пока не заходит солнце.

Нарубив дров, я возвращаюсь в дом, иду в комнату к Сисси и бужу ее. Она идет за мной в мою комнату.

Я залезаю в свою цивильную сумку и вытаскиваю небольшой пакет из коричневой бумаги. Прижав палец к губам - т-с-с-с! - я вручаю Сисси бумажный пакет.

Сисси вскрывает пакет и заглядывает вовнутрь. От изумления у нее открывается рот. Она залезает рукой в пакет и вытаскивает несколько новехоньких, хрустящих купюр по сто долларов.

— Джеймс, да там целый миллион!

— Не совсем. Три тысячи. Накопилось, пока я был в плену. Забирай.

— А тебе что, не надо?

— Я оставил себе пару тысяч. Больше мне и не надо.

Сисси думает, что я придуриваюсь.

— Но это же твои деньги, Джеймс. Ты же их заработал.

Я смеюсь.

— Ну, не совсем так.

Отвечая на ее озадаченный взгляд, говорю: - Я себя в плену не очень хорошо вел.

Сисси ничего не понимает. Глядит на банкноты,-А зачем ты их мне даешь? Что я на них куплю?

Я зажимаю ее руку между ладонями и так держу.

— Понимаешь, Колосок, мне придется снова на службу вернуться. Меня, скорее всего, обратно за океан отправят. Может быть, надолго. Взял бы тебя с собой, да не могу. Через пару лет тебе будет шестнадцать, и по закону они будут над тобой не властны. И вот когда тебе исполнится шестнадцать, возьми эти деньги и купи билет на автобус до Аризоны. Там жизнь пока привольная. Устройся на работу, ты ведь умная девочка. У тебя светлая голова на плечах. Все у тебя будет хорошо. Я в тебе уверен.

Сисси кивает, ничего не понимая.

— А теперь возьми эти деньги и спрячь. Никому про них не говори. Ладно? Никому. Обещай.

Сисси размышляет какое-то время и говорит: - Обещаю, Джеймс.

— Заверни в бумагу, засунь в банку и закопай под домом. Лады?

Сисси кивает, ничего не понимая,- Ладно,