Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

деятелями были известны в германской колонии, однако это не являлось ещё преступлением. Видимо, Рамзай безрезультатно пытался привлечь к сотрудничеству кого-то из самой колонии или тесно связанного с ней окружения, действовал напрямую, «засветился» и предстал в глазах некоего искушённого человека шпионом. Из-за этого Зорге постоянно ждал разоблачения от «старого противника», которого, не без оснований, считал своим врагом и во избежание скандала пытался превратить в друга.

По версии, высказанной Максом Клаузеном, речь шла о германском советнике Хартмане. Майор Вальтер Хартман состоял военным советником при генеральном штабе китайской армии[206].

Макс Клаузен в «Отчете и объяснениях по моей нелегальной деятельности в пользу СССР» от 1946 г. приводит следующий случай, демонстрирующий степень обострённости отношений между Зорге и Хартманом: «Однажды летом 1931 г. РИХАРД приказал мне пообедать с ним в ресторане Фьюттерер на Суйчжоу. Там он показал мне одного немца по имени ХАРТМАН [HARTMANN] (советник при генерале Чан Кайши). РИХАРД был приглашён этим человеком в качестве сопровождающего. РИХАРД не хотел ехать с этим человеком, так как он считал, что ХАРТМАН знает о нём слишком много. Он сказал мне: „Если со мной что-нибудь случится, Вы будете знать, кто виноват“. Позднее он говорил мне, что ХАРТМАН хотел убить его, он всё время держал руку в кармане, выжидая случая. Но РИХАРД был не глуп, он поступил так же, как и ХАРТМАН. Позднее, как говорил мне РИХАРД, они подружились. Это, конечно, была только личная дружба. От этого человека РИХАРД [впоследствии] доставал много ценной информации».

Судя по переписке с Центром самого Зорге, речь могла идти либо о бароне Жираре де Сукантоне, белогвардейце, приближенном к атаману Семёнову, либо о находившимся с ним в близких отношениях германском инструкторе поручике Мёлленхофе (Moellenhof). «№ 10 (барон Жирар де Сукантон. – М.А.) является ещё более умным из здешних проходимцев, но и самым опасным. Он почти целиком мне доверяет, и я устно почти что всё узнаю, о чём эти люди думают и надеются, а иногда и что они сделают. Всё же я ещё не могу рискнуть прямо попросить материалов. Он мог бы быть относительно более чистоплотным человеком, так что при этом мы могли бы очень тяжело провалиться. Он чрезвычайно нас ненавидит и ни одной секунды не задумался бы над тем, чтобы выдать нас соответствующим органам или лично пристрелить. Кроме того, он теснейшим образом связан с № 11 (поручик Мёлленхоф. – М.А.). И каждая неосторожность в отношении него закрыла бы для нас важный своими информациями источник. На 11 (так в оригинале, исправлено карандашом на 10. – М.А.) можно было бы воздействовать деньгами, но он убеждённый фашист, и если здесь можно что-либо поделать деньгами, то только такими суммами, которые мы не можем или не захотим заплатить. В отношении информации я всё из него выжимаю. В отношении материалов, как я уже сказал, значительно лучше и безопаснее работать через переводчиков. Во всём этом деле, в особенности с 10 и 11, мне очень мешает то, что я живу открыто и постепенно везде становлюсь известным. Одно неправильное слово, и всё погибло. 10 и 11 связаны с 56 (Семёнов. – М.А.), и мы уже сообщали о попытке получить материал, но суммы были слишком велики и неуверенность слишком большая»[207].

Странно, но Зорге в своих опасениях совершенно не упоминает о том, что на него могла упасть тень после провала А. П. Улановского («Шерифа»)[208], о чём он докладывал в Центр. Провалы японских агентов[209] обходятся стороной и самим Рамзаем, и следующим руководством шанхайской резидентуры, и Центром. Никакого упоминания о возможных последствиях провалов японских агентов. Объяснялось это, видимо, уверенностью в их надёжности: как-никак, было арестовано два японских агента, а третий выслан на родину, и ни один не выдал своих связей с шанхайской резидентурой.

И самое основное – совершенно умалчивается опасность его расконспирации из-за связи с китайскими коммунистами, с коминтерновцами в Шанхае и деятельного участия в освобождении Рудника и Моисеенко-Великой. Об опасности подобных связей Зорге неоднократно докладывал в Центр и, что удивительно, получал подобные же предупреждения от IV Управления: «Друзья (китайские коммунисты. – М.А.) всё больше стремятся Вас загрузить своей работой. Это со всех точек зрения опасно и может привести [к] провалу»[210] и т. д. Не отставали от китайских коммунистов и «соседи» – представители Коминтерна.

Тем не менее, Центр продолжал перегружать Рамзая каждодневной работой, каждый неверный шаг при которой мог закончиться провалом. И только на редкость благоприятной оперативной обстановкой можно объяснить тот факт, что этого не произошло.

«Помню, что после моего приезда в Шанхай мне было передано нашими товарищами, что в бытность там Рамзая шли разговоры о его близости с коммунистами, – писал в своих воспоминаниях Бронин. – Надо думать, что это вызывалось, главным образом, его близким знакомством с американской журналистской Агнес Смедли, чьи коммунистические симпатии были широко известны. Опасность заключалась в том, что эти разговоры могли дойти до сведения японской контрразведки, хорошо осведомлённой о шанхайских делах. Японцы полновластно хозяйничали на значительной части территории города, а в остальной части имели многочисленную сеть осведомителей. Кроме того, контрразведки империалистических держав на Востоке, в частности, в Шанхае, при всех их противоречиях с одинаковым рвением следили за „коммунистическими элементами“ и в этой области между собой сотрудничали.

К счастью, все эти опасения не оправдались. Подозрения в отношении Рамзая в Шанхае, как оказалось, не выходили за пределы неопределённых разговоров».

Утверждение о сотрудничестве контрразведок «империалистических держав на Востоке» было чрезмерным преувеличением со стороны Бронина.

У Центра был ещё один компромат на Зорге: письмо резидента «Альфа» в Харбине о его злоупотреблениях спиртным, приводившее к утрате самоконтроля. С целью укрепления своей легализации Зорге предпринял трехнедельную научную поездку во Внутренний Китай. На обратном пути 19-го и 20 июля 1932 г. он планировал заехать в Тяньцзинь, где собирался остановиться в гостинице «Астор». Рамзай попросил выслать к нему с «нашей» почтой кого-нибудь из знакомых. Этим кем-нибудь оказался резидент «Альфа».

«Два слова о Рамзае. Он на нас оставил нехорошее впечатление, – докладывал Альфа Давыдову. – Я ему предложил, воспользуясь пребыванием здесь, написать для дома обстоятельный доклад о своей работе, ибо времени у него здесь достаточно, а мы его отправили бы в натуральном виде без всякого фотографирования и пр. Он ответил, что была о его работе полная информация, и нет надобности писать. По-моему, пьёт он больше, чем положено по штату. Здесь он здорово этим делом занимался. В одно прекрасное утро пришёл к нам … (отточие в тексте. – М.А.) с разбитой скулой /щекой/. Оказывается, он дрался с какими-то хулиганами, котами (сутенёрами. – М.А.) девиц в