Читать книгу - "«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев"

и т. д., что он, если не дал рекомендации, то, во всяком случае, указал объекты, которые можно было бы использовать для получения легализации Рамзая. Отсутствие ответа от вас кажется странным. В чём дело? Мы бы не хотели глубоко втягивать Вота в нашу организационную работу, но его возможности использовать считаем необходимым».

Учитывая продолжительность следования почты из Москвы до генсконсульства в Харбине, а оттуда – курьером до Шанхая, рассчитывать на скорый ответ не приходилось. Такие вопросы не должны были решаться и не решались в почтовой переписке. Это был крик души – или отписка.

Уже 24 апреля Римм докладывал в Москву, что Войдт может дать рекомендации Зорге для редактора «Теглихэ Рундшау» Фердинанда Фрида, для секретаря «Остазиатише Гезельшафт» в Гамбурге – доктора Моора, для секретаря «Фербанда Фюрфернен Остен» («Ассоциации по изучению Дальнего Востока») в Берлине доктора Линде. Войдт брался также обеспечить рекомендации от Бернштейна (германский представитель «Опенштайн и Коппель» – железные дороги на Дальнем Востоке) в Шанхае – для Магнуса Ульштейна (газетно-журнальный трест), а также рекомендации дочерей Бернштейна для известного бывшего немецкого посла в Японии Зольфа.

Центр отреагировал через несколько дней, 28 апреля, подчеркнув желательность рекомендации «для Фрида, Линде и Зольф и, если возможно, также для „Тат Крейс“». Эти рекомендации следовало срочно послать по адресу: Зорге, Берлин – Шарлотенбург, Кайзердам, 72. Примерное содержание рекомендаций, указывал Центр, должно было быть следующим: «Зорге является хорошим знакомым из Китая, просьбу принять и помочь ему в его дальнейших планах на Дальнем Востоке. Отправку писем телеграфируйте. Сообщите ваше мнение о возможности использования Одзаки, а также его адрес(выделено мной. – М.А.). Дайте легальный адрес для письма вам, а также дополнительную явку».

В конце мая из Шанхая была направлена телеграмма, сообщавшая, что рекомендательные письма «Рамзаю» на адрес Кайзердам, 72 посланы Войдтом 21 мая через Америку, одновременно – соответствующим лицам. Кроме согласованных с Центром лиц, было послано письмо редактору Д. А. Ц. Стреве, бывшему секретарю немецкой промышленной комиссии в Шанхае.

Таким образом, легализация Зорге строилась на рекомендательных письмах, полученных с помощью Войдта. 9 августа 1934 г. Бронин докладывал в Центр: «Коммерсант (Г. Войдт. – М.А.) нам оказал не одну услугу; напоминаю Вам хотя бы только то, что Р-й свою легализацию построил на письмах Коммерсанта». «Коммерсант с согласия Центра дал… Рамзаю рекомендательные письма на имя 2–3 редакторов немецких газет и журналов. На основании этих рекомендательных писем Рамзай получил в Германии представительства этих газет и легализован как корреспондент этих газет», – значилось в справке о «Коммерсанте» от 31 марта 1937 г.

Какие соображения могли обосновать выбор Центром кандидатуры Зорге на роль руководителя нелегальной токийской резидентуры, которую предстояло создать?

В пользу Зорге говорил ряд его личных качеств, отвечавших требованиям и условиям предстоящей работы: энергичность, решительность; умение приобретать широкие связи; известная склонность к авантюризму (в положительном смысле этого слова, то есть «любовь к приключениям»); способности блестящего аналитика; профессиональная подготовка как журналиста; свободное владение английским языком; наличие опыта зарубежной работы по линии Коминтерна; трехлетний опыт нелегальной разведывательной работы в Шанхае; знакомство с военно-политической и экономической обстановкой на Дальнем Востоке.

Ошибки и промахи в организации агентурной деятельности не являлись решающим препятствием к дальнейшему использованию Зорге. Они требовали лишь твёрдого и чёткого инструктирования и руководства, систематического наблюдения и контроля со стороны Центра (что, впрочем, требовалось от Разведывательного управления по отношению к любому резиденту за рубежом)[216].

Принимая решение о направлении Зорге в Японию под своей фамилией, Центр располагал далеко не полной информацией о его возможной расконспирации в Китае. Более того, странным образом не было придано значение его активной деятельности в рядах германской компартии, а в последующем, на протяжении пяти лет, – в Коминтерне. Не менее странным оказалось молчание самого Зорге – в переписке с Москвой он ни разу не затронул этого вопроса, от которого зависела его дальнейшая судьба.

Ни в одном документе не зафиксировано, какие установки и указания получил «Рамзай» при инструктировании и обсуждении плана работы по коренным вопросам парирования существовавших угроз:

– «шанхайской угрозы» (легенда для объяснения прежней деятель ности «Рамзая» в Шанхае на случай, если токийские немцы получат сообщения о связях Зорге с представителями КПК и Коминтерна из Шанхая);

– «берлинской угрозы» (легенда для объяснения прежней деятельности в коммунистической партии Германии и в Коминтерне при возможных встречах не только в Германии, но и в Токио со знакомыми по прежней жизни); не должна была исключаться и возможность того, что берлинские полицейские органы заинтересуются личностью Зорге после того, как в газетах начнут появляться корреспонденции из Японии и статьи за его подписью; в этом случае полицейская картотека предоставила бы справки о прежней деятельности «Рамзая» в Германии и по линии Коминтерна; на этот счет у «Рамзая» должны были быть свои объяснения).

В этом смысле Центр полностью упразднился. Разработка легенд и выработка линии поведения в экстренных случаях была целиком возложена на «Рамзая»[217]. Вероятность провала была заложена Центром изначально.

Зорге должен бы пройти промежуточную легализацию в Германии под своей фамилией, получить представительство от ряда газет и журналов (по возможности и в Голландии и Швейцарии) и отправиться в Токио в качестве корреспондента этих изданий.

Арест Рихарда Зорге явился полной неожиданностью не только для Отта, Мейзингера и других членов германской колонии в Токио, но и для руководящих сотрудников министерства иностранных дел Германии в Берлине, убеждённых, что арест известного журналиста явился следствием надуманных обвинений в его адрес.

14 ноября 1941 года на имя заведующего отделом печати МИД Германии барона Густава Брауна фон Штумма начальником секции II VIII (ведала вопросами Японии, Китая, Таиланда и других восточноазиатских стран) отдела секретарём Баслером была представлена служебная записка следующего содержания:

«Германский корреспондент Рихард Зорге, работавший с 1936 года в Токио для „Франкфуртер цайтунг“, арестован японской полицией 22 октября 1941 года (дата ареста указана ошибочно. – М.А.) вместе с другим подданным рейха по имени Макс Клаузен по надуманному обвинению в антияпонских связях.

Рихард Зорге является хорошим знатоком Японии и талантливым журналистом; однако, строгой объективностью своих репортажей, в которых он порой позволял себе и критику, он часто навлекал на себя недовольство официальных кругов страны пребывания. Исходя из информации, полученной от ответственных германских инстанций в Токио, подозрение насчет вменяющейся, в вину Зорге причастности к коммунистической деятельности следует считать заблуждением. По мнению посла Отта, близко знающего Зорге, эта акция представляет собой политическую интригу, поскольку Зорге получил некоторые секретные сведения о состоянии японо-американских переговоров, имеющих статус государственной тайны.

До сих пор не разрешено проводить с арестованным никаких бесед, если не считать кратковременного формального посещения его со стороны посла Отта.