Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

от более процветающего севера[11]. Более того, каталонцы, как и их германские и французские предшественники, действительно старались поставить под свой контроль наиболее прибыльные торговые операции, проходящие через сицилийские порты, точно так же, как они стали занимать все больше и больше значимых государственных и церковных должностей в королевстве, особенно во второй половине царствования Федериго.

Однако, сицилийцы сами усугубляли свои беды. Например, вместо того, чтобы воспользоваться кратким процветанием в годы наступившего мира, инвестируя средства в новые товарные производства или торговлю, они тратили свои деньги на тщеславное потребительство, которое, впрочем, было вполне объяснимо, учитывая лишения военного времени, но которое фактически оставило эффективный контроль над внутренней торговлей в руках купцов из Генуи, Пизы, Венеции, Марселя и Барселоны. Вместо того чтобы использовать учрежденный королем Парламент для отстаивания общих интересов, они в своих заботах оставались на местечковом уровне, готовые подчиняться центральному правительству или служить ему, когда это давало им шанс получить власть или заработать деньги, но никогда не желая (как в Трапани в 1314 году) жертвовать что-то ради общего дела. Любопытно, однако, что эта упрямая местечковость так и не переросла в стремление к независимости. Один из аспектов этого явления мы можем наблюдать в приморских городах, где высокая степень личной свободы, возникшая в XIII веке в результате краха крепостного права, способствовала появлению крупных муниципалитетов, состоящих из нуклеарных семей и отдельных индивидов, что при отсутствии широких семейных сетей или корпоративных структур, таких как торговые или ремесленные гильдии, при других обстоятельствах могло бы привести к независимости. Но по мере углубления экономических и социальных проблем во время царствования Федериго, городское население вместо этого искало пристанища в квазипатерналистских сообществах, таких как comitiva (разношерстная группа приспешников или клиентов) одного из представителей городской элиты[12]. Разделенные на фракции "каталонцев" или "латинистов", сторонников семей Вентимилья или Кьяромонте, люди XIV века все чаще пытались спастись от страданий, ища защиты в местных consuetudin (обычаях) или, как в более неспокойные времена, под крылом нарождающихся грандов (лат. meliores, ит. migliori)[13].

Как для обеих этих исторических традиций, так и для компромиссной позиции, которую отстаивает эта книга, царствование Федериго в общей дискуссии занимает важнейшее место. Его сорок один год нахождения на троне пришелся на самые критические десятилетия мучительного перехода средневековой Сицилии от скромного процветания к глубоко укоренившейся бедности и социальному расколу.

Федериго прибыл на остров вместе с войсками своего отца в 1283 году и провел свое отрочество в шумном городе Палермо. В отличие от своих старших братьев, которые рассматривали это место не более чем полезное дополнение к растущей каталонской державе, Федериго Сицилию полюбил. Культура трубадуров при королевском дворе к тому времени значительно поблекла, по сравнению с ее расцветом в начале века, когда так называемая "сицилийская школа" породила таких поэтов, как Гвидо Гвиницелли и Гвидо Кавальканти, а в конечном итоге и самого Данте. Но даже будучи в упадке эта культура оказала сильное влияние на юного Федериго. Военная кампания его отца по освобождению королевства от анжуйцев показалась Федериго захватывающим и рыцарским приключением. Пьянящая атмосфера успеха в новом экзотическом государстве шумных и многолюдных городов, тенистых садов и величественных церквей, оказала на него сильное влияние. Принц был молодым эмоциональным человеком склонным к порывам чувств, а не к осмысливанию происходящего[14]. Убежденность в том, что его жизнь предназначена для какой-то великой, определенной Богом цели, никогда его не покидала, чем отчасти объясняется на удивление последовательная преданность несбыточным устремлениям и абсолютная неспособность идти на компромисс. Однако его отвага и привязанность к своему королевству ни у кого не вызывала сомнения, в чем и кроется секрет его неизменной популярности среди подданных, даже после того как сицилийцы начали возмущаться каталонским присутствием в целом[15]. В глазах сицилийцев Федериго был первым, со времен нормандской эпохи, королем, абсолютно преданным острову, правителем, который, в отличие от Фридриха II Гогенштауфена или Карлов I или II Анжуйских, рассматривал Сицилию как самоцель, а не просто как географическую базу или финансовый ресурс для реализации грандиозных проектов в других местах. У него был дар к сочинительству и изучению других языков, в молодости он много писал на трубадурском языке (хотя сохранилось только одно стихотворение) и мог говорить со своими подданными на их родном наречии. Его дерзкий идеализм вызывал у окружающих уважение. Современники за пределами Сицилии, безусловно, находили его привлекательной фигурой, хотя и не настолько, чтобы кто-то поспешил ему на помощь, когда вновь начались серьезные неприятности с Неаполем. Согласно одной из традиций, Данте, благодарный за преданность Федериго Генриху VII, подумывал посвятить ему часть Божественной Комедии; Рамон Мунтанер за верную службу королю однажды перенес пытки анжуйцев; а лидер еретиков Фра Дольчино, и гетеродоксальный мистик-реформатор Арнольд де Виланова считали его "богоизбранным королем", который возглавит последнюю реформу христианства перед приходом Антихриста. Но более трезвое суждение принадлежит Папе Иоанну XXII, для которого Федериго был просто "злым человеком, который стал бы еще хуже, если бы имел такую возможность"[16].

Королевство, которым он правил, было политически раздробленным и неспокойным островом, где жизнь никогда не была легкой и где существовали резкие контрасты между уровнем экономического и культурного развития различных групп населения. Стратегическое положение Сицилии определяло многое из того, что было лучшим и худшим в сицилийской жизни, ибо, как писал Мунтанер (понимавший толк в таких делах), "тот, кто хочет контролировать Средиземноморье, должен контролировать Сицилию". И на протяжении веков многие народы, стремясь к большей цели, добивались хотя бы меньшей. Греков, римлян, вандалов, готов, византийцев, арабов, нормандцев, немцев, анжуйцев, каталонцев сменяла следующая волна захватчиков, поскольку остров площадью около 25.000 квадратных километров (9.800 квадратных миль), умеренно богатый ресурсами, был желанным прежде всего благодаря своему положению в центре Средиземного моря. В этом смысле, по крайней мере для Сицилии, география — это история. Купцы или солдаты, двигавшиеся с востока на запад или наоборот, обязательно должны были проплывать мимо острова, что делало его естественным местом для остановок. Предпочтительный маршрут проходил через узкий Мессинский пролив, где моряки могли воспользоваться преимуществами больших и привлекательных гаваней вдоль северного и восточного берегов Сицилии, избегая при этом тунисских пиратов, действующих дальше к югу. Именно желание контролировать эти гавани и сельскохозяйственную и минеральную продукцию внутренних районов послужило толчком к бесконечным завоеваниям и колонизации. Эти вторжения редко удавалось успешно отразить, поскольку сицилийцы никогда не были способны объединиться для оказания сопротивление захватчикам. В королевстве вообще не было ничего единого, благодаря головокружительному разнообразию географических и культурных факторов, которые в совокупности заставляли людей оставаться бедными, необразованными, отсталыми и часто враждующими друг с другом.

В ландшафте острова преобладают горы. Возвышаясь в некоторых местах прямо над побережьем, эти массивы разделены на четыре отдельные горные цепи, которые делят остров на почти изолированные области. От Мессинского пролива на юг и запад тянется горная цепь Пелоритани, достигающая в наивысшей точке 1.374 метров. В Средние века здесь возделывались только