Читать книгу - "Закат и упадок средневековой Сицилии: политика, религия и экономика в царствование Федериго III, 1296–1337 гг. - Клиффорд Бэкман"

позволяет предположить, что упадок наступил уже в 1314 году, хотя эту дату можно перенести на 1317 или даже 1321 год. Тем не менее, к моменту смерти Федериго в 1337 году, то есть за десять лет до начала эпидемии Черной смерти, Сицилия превратилась в царство нищеты, насилия и горького недовольства населения. Начался серьезный демографический спад, который в конечном итоге достигнет ошеломляющих масштабов, в результате чего деревни, фермы, монастыри и некоторые города буквально опустели. Оставшееся население по-прежнему тяготило непосильное бремя неграмотности. Войска Анжуйской династии, возобновившие свои набеги в 1317 и 1321 годах, к 1325 году проникли во внутренние районы и опустошили огромные сельскохозяйственные угодья; десятки деревень были разрушены, а по крайней мере несколько крупных городов подверглись осадам, прежде чем враги были окончательно изгнаны с острова немногими оставшимися верными королю войсками. Вслед за этой опустошительной кампанией разразилась череда междоусобных войн между баронскими семьями, движимыми жаждой мести, с одной стороны, и эрзац-патриотами и главенствующей каталонской партией — с другой. Эти войны не затихали вплоть до XV века. Центральное правительство, неспособное контролировать ситуацию в стране, становилось все более бессильным и ненавистным народом. Не лучше обстояли дела и в социальной сфере. Религиозная жизнь страдала от запустения церквей и монастырей, острой нехватки квалифицированных священнослужителей для окормления паствы, смятения умов из-за широко распространившихся гетеродоксальных и еретических учений и длительных периодов церковного интердикта. Ксенофобская культурная изоляция охватила все слои общества; иностранцы любого рода вызывали недоверие, зависть все чаще приводила к нападениям. Союз с Каталонией был давно расторгнут, а на смену ему пришли два совершенно бесполезных соглашения с гибеллинами Северной Италии, которые ничего не принесли островитянам и, по сути, лишь усугубили их беды, втянув их в дела полуострова. Экономика, которая действительно оживилась в первые послевоенные годы, в 1317–1318 годах застопорилась, а после 1321 года пришла в полный упадок. Города, и без того испытывавшие серьезные финансовые проблемы и высокий уровень преступности и болезней, были запружены крестьянами-беженцами из охваченных войной и нищетой горных районов. А протомафия с ее характерным менталитетом и устоявшимися методами насилия уже контролировала внутренние области острова.

Подвести итоги такого хаоса достаточно сложно, но объяснить его причины достаточно трудно. Самая большая из причин — относительная скудость источников. Архивные фонды Сицилии средневекового периода очень скудны по сравнению с другими средиземноморскими странами. Столетия вторжений, восстаний, землетрясений и пожаров нанесли тяжелый урон сохранившимся документам и, как следствие, затуманили наше представление об этом сложном обществе во время одного из его самых тяжелых кризисов[7].

Нарративные источники дают яркую картину, но весьма ненадежную хронологическую основу. Эти произведения неизбежно сосредоточены на политических и военных событиях царствования Федериго и носят явно пристрастный характер (либо в пользу сицилийцев против каталонцев, в целом, либо в пользу одного региона или города). Как правило, их ненадежность прямо пропорциональна их местечковому рвению. Помимо хроники Николы Специале, есть История Сицилии (Historia Sicula) Бартоломео ди Неокастро (патриота родной Мессины), одноименная работа Микеле да Пьяцца и анонимная Хроника Сицилии (Chronicon Siciliae). Сохранились также два небольших произведения на сицилийском диалекте, самое известное из которых Восстание на Сицилии (Lu rebellamentu di Sichilia), написанное в XV веке, послужило сюжетом для оперы Джузеппе Верди. О завоевании Афинского герцогства каталоно-сицилийскими наемниками мы знаем в основном из Хроники Рамона Мунтанера, увлекательного произведения одного из самых колоритных деятелей эпохи. Все эти нарративы, за исключением повествования Мунтанера, уникальны, поскольку представляют собой первые хроники Сицилии, написанные коренными сицилийцами, а не хронистами иностранцев-завоевателей и следовательно, то, что в них говорится важно, даже если это неверно[8].

Намного важнее сохранившиеся документальные свидетельства. В этой книге использовано несколько тысяч таких свидетельств, сохранившихся в ряде табуляриев (архивов). Они, а также несколько сохранившихся нотариальных реестров, ныне хранятся в государственном архиве Палермо. Большое количество документов, касающихся в основном дипломатических вопросов, хранится в архиве Арагонской короны в Барселоне. Но кроме этих двух коллекций мало что сохранилось.

Не меньшим препятствием является проблема объективности. За прошедшие годы о Сицилии было написано достаточно мало, но многое из того, что было опубликовано, является не менее предвзятым, чем повествования XIV века, на которых в основном и основаны работы современных авторов. Эта предвзятость в определенной степени объяснима. Для многих сицилийцев десятилетия с 1282 по 1337 год являются самым романтизированным периодом их истории после блестящего нормандского королевства XII века. В конце концов, это история их великого народно-патриотического восстания против иностранной тирании, ставшего триумфом, но в конечном итоге приведшего к трагическому исходу. Пафос и гордость деяниями своих предков главенствуют (за некоторыми похвальными исключениями) в исторической мысли Сицилии с XIV по начало XX века. В бесчисленных историях, романах, драмах, операх и даже кукольных спектаклях, от хроники Неокастро до фанфар, которыми сопровождается каждое новое издание Войны Сицилийской вечерни (La guerra del Vespro siciliano) Микеле Амари, благородная борьба сицилийцев против ужасных угнетателей воспевается снова и снова[9]. Современные исследования добавили некоторые детали, но не смогли изменить основную картину — более того, они слишком часто просто отказываются ее пересмотреть. Поэтому драматический провал царствования Федериго, неизбежно, предстает как трагедия и результат продолжающейся вражды, угнетения и вмешательства иностранцев, только на этот раз со стороны некогда дружественных каталонцев. Боевой клич 1282 года Morano li francesi! (Убейте французов!) к 1337 году превратился в Morano li Catalani! (Убейте каталонцев!). Если не считать почитаемого короля, принесшего им победу и мир в Кальтабелотте, и нескольких выдающихся военачальников, таких как Симон де Вальгуарнера, каталонцев считали в лучшем случае привилегированными чужаками, которые непреднамеренно, но решительно принесли разорение, а в худшем — бессердечными предателями доверия, оказанного им Сицилией. Это печальная традиция, изображать сицилийцев незадачливыми жертвами международной агрессии, обреченными на постоянный грабеж и колонизацию, сохраняется и по сей день.

И наоборот, вторая историческая традиция, представленная в основном несицилийскими историками, признает в упадке Сицилии свидетельство фундаментальной неуправляемости и склонности к анархии жителей острова. Согласно этой точке зрения тирания Гогенштауфенов и Анжуйской династии, была необходимой попыткой (оправданно суровой по меркам эпохи) навести порядок в обществе, которое всегда было неупорядоченным. По этой логике, Война Сицилийской вечерни была не героической освободительной борьбой, а простым бунтом, который удался только потому, что послужил удобным предлогом для каталонской экспансии. А крах, произошедший во второй половине царствования  Федериго, стал следствием как врожденных пороков сицилийцев, так и неуклюжих попыток короля справиться со все более ухудшающейся ситуацией[10].

В любой ситуации, столь полярной, как эта, есть что сказать каждой из сторон. Война, которую анжуйцы навязали Сицилии, не отказавшись от своих притязаний, не оставила сицилийцам иного выбора, кроме как дать отпор и направить на эту борьбу ресурсы, которые были крайне необходимы в других сферах. К моменту заключения мира в 1437 году при Альфонсо V Великодушном и Сицилия, и юг Италии были опустошены и страшно обнищали, тогда же возникла пропасть, которая отделяла и до сих пор отделяет их в экономическом и социальном плане