Читать книгу - "Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук"

Про будущее я ничего не знаю и не стараюсь загадывать. Я довольна и счастлива настоящим. Мне кажется, наша встреча была настолько сильной и эмоциональной, что продолжение обязательно состоится. После встречи с отцом Вадим мне признался: «Мама, ты не представляешь, как я счастлив, что его увидел! Я ждал этой встречи 43 года». Валентин уже звонил ему несколько раз. И мне звонил, спрашивал, как долетели. Сын и отец будут теперь общаться – вот это для меня самое главное. А что было другое, то давно сплыло и быльем поросло. Его не воротишь».

Из интервью Валентина Гафта газете «Комсомольская правда: «Если бы вы знали, сколько лжи на меня вылилось и сколько людей меня сейчас поливают грязью! Я получил тысячи омерзительных писем. Люди счастливы, что появилась возможность сказать мне что-то гадкое. Но я уже к этому привык. Пусть ругают, что тут поделаешь. Спасибо «Комсомолке» за звонок, вы меня немножечко утешили, а то меня со всех сторон проклинают. Но, знаете, мальчик, мой сын, оказался замечательным парнем. Счастлив, что наша встреча состоялась».

Часть 5

Уникальные эпиграммы Гафта

«Мне не хватало возможности высказаться, и я начал писать стихи. Устраивают мои вечера – я читаю. Приходит много народу, и как они слушают! Я чувствую, что людям нужна открытость.

Поэзия необязательно должна быть странной, темпераментной или выражать протест. Я этого не люблю. Мне важно искренне высказывать мысли и передавать чувства.

Помню свою первую эпиграмму. Получилась она случайно. Дело было в Театре на Малой Бронной, где Андрей Гончаров (режиссер, возглавлял МДТ на Малой Бронной в 1958–1966 годах. – М.З.) ставил пьесу Генриха Боровика – по-моему, «Четыре» (на самом деле – «Мятеж неизвестных». – М.З.). И вот на банкете после спектакля, где все поздравляли режиссера, я тоже решил выступить. А Гончаров очень любил собирать грибы, часами ходил по лесу. И у меня получилось вот такое поздравление: «Грибных дел мастер Гончаров // В лесу грибы искать здоров. // Так гончаровская рука // Нашла в лесу Боровика». Эпиграмма имела успех, что меня и подвигло на дальнейшую работу в этом жанре». (В. Гафт.)

Полагаю, моего читателя нет особой нужды насильно «грузить» общеизвестными сведениями на тему гносеологических изысканий о происхождении эпиграммы. Замечу лишь, что восходит она к такой глубокой древнегреческой старине, что просто диву даешься. Но еще более удивляет тот факт, что, как литературный жанр, эпиграмма за тысячелетия практически не изменилась ни по форме, ни по своей содержательности. И по сию пору она представляет собой небольшое сатирическое стихотворение, высмеивающее индивида или общественное явление. Ключевые слова здесь – «сатирическое» и «высмеивающее». А как говаривал великий советский сатирик Аркадий Райкин, смех бывает: гомерический – саркастический, утробный – злобный, издевательский – злопыхательский, наш – не наш. И от этого – от щекотки. Вот ровно такими случаются и эпиграммы. Не рождаются они только от щекотки.

Наибольших успехов на эпиграммном фронте достиг «наше все» – Александр Сергеевич Пушкин. Но уже после него калибр сочинителей «сатирических стихотворений» стремительно вырождался до тех пор, пока на литературном горизонте не появился Валентин Иосифович Гафт. Он, конечно, не мог сравниться с «солнцем отечественной поэзии» – подобное невозможно в принципе, – но как минимум не ударил тут в грязь лицом. Скажу даже больше. С конца далеких шестидесятых годов минувшего столетия и по сию пору никто не превзошел Гафта ни в количественных, ни в качественных эпиграммных характеристиках. Он здесь, как Сергей Назарович Бубка в прыжках с шестом, владеет не побитым рекордом. О том, как начиналось литературное творчество Гафта, мы видим из его короткого диалога с журналисткой Ольгой Кузьминой:

– А как вообще вы начали писать?

– Случайно. Лет пятьдесят назад мы с поэтом Валерием Краснопольским брели по Кишиневу после концерта. Мы туда приехали по приглашению общества книголюбов. За выступление нам платили копейки, но мы ездили – куда деваться. А Валера такой – любит поговорить, завести. В общем, мы шли, болтали о чем-то, и я ему говорю: слушай, а давай и я буду стихи сочинять? Вот, например, капелька дождя, давай я про нее сочиню. И сочинил. Прошло много лет, и вдруг это стихотворение начало обретать глубокий смысл. Когда писал – сам не понял, что вышло! А вышло… неплохо.

К земле стремится капелька дождя

Последнюю поставить в жизни точку.

И не спасут ее ни лысина Вождя,

Ни клейкие весенние листочки.

Ударится о серый тротуар,

Растопчут ее след в одно мгновенье,

И отлетит душа, как легкий пар,

Забыв навек земное притяженье.

А вот фрагментарно из беседы с Валерием Краснопольским, поэтом, писателем, переводчиком, составителем и автором предисловия к книге В. Гафта «Красные фонари»:

– Первые стихи – они и были самыми хорошими. Но меня спасает знаете что? Что я никогда не восхищался ничем из того, что написал.

– Слушаю я вас и думаю, что плохо, когда нет самоиронии. Но у вас она чрезмерная.

– Да ладно! Писание стихов началось у меня как развлечение. Стихи сочиняются, когда плохо.

– А когда вам хорошо – не сочиняются?

– Сочиняются, но смешные. Стихи – это уточнение биографии… Возможность что-то увеличить, что-то смикшировать. Я, в общем, для этого стал пописывать. Дома всех доставал, вечно лез со своим навязчивым предложением: «Можно я почитаю стихи»? А потом начал в театре организовывать капустники. Тогда и эпиграммы пошли. Некоторые выходили жуткими, это я теперь понимаю. Некоторые ничего, довольно изящные. А некоторые выходили такими, что читать их никак нельзя.

– Всегда было интересно, как вы могли писать так наотмашь. Друга Козакова приложили «отсутствием мужского конца». Как вы не боялись реакции людей?

– А! Вы еще Михалковых мне припомните! Которых мне приписали! «Как вы могли…» Да я Никиту обожаю, но этим «михалковским зудом» меня полжизни доставали. А он появился еще в девятнадцатом веке. Между тем я люблю Михалкова, и он, уверен, любит меня. Иначе не снимал бы меня в своих замечательных фильмах. Как режиссер он сейчас один из лучших в стране, а возможно, и самый лучший. Для меня, по крайней мере.

– А Гундарева? Про «успех в роскошном теле»?

– Наташа Гундарева… Ее я тоже обожал! И ничего подобного я ей не писал, не смог бы никогда! Моя боль, что она ушла, а я не успел ей сказать, что эта гадость не мной