Читать книгу - "Королева скандала - Джилл Пол"

вести малоподвижный образ жизни, она располнела, и ей пришлось найти портного, чтобы он перешил ее одежду. Эрнест присылал из Лондона стопки книг, поэтому у нее всегда было что почитать, а с Лазурного Берега регулярно приходили письма с полными беспокойства расспросами о том, как восстанавливается ее здоровье.

«Я по-прежнему не могу опомниться от потрясения из-за этой аварии, — писала Уоллис, — и осознания того, что едва тебя не потеряла. Теперь я опасаюсь выходить на здешние дороги с крутыми поворотами вдоль самой кромки головокружительного обрыва над морем. Поэтому провожу лето, мирно отдыхая на пляже возле дома, и ужинаю в местных ресторанчиках».

— Совсем на нее не похоже, — заметила Мэри. — Обычно она бывает счастлива только в большой компании.

Беседы двух женщин часто касались Жака, и Минни рассказывала Мэри, каким прелестным он был в детстве и как покорял всех своей жизнерадостностью. От этих разговоров Мэри начинала тосковать по тому человеку, в которого влюбилась, — галантному летчику, дарившему ей изысканные духи и бледно-желтые розы и дававшему ей слушать французскую музыку на своем фонографе.

— Он когда-нибудь говорил, что был героем на войне? — спросила Минни, и Мэри не смогла скрыть изумления. — Нет, я уверена, что никогда, — сама же ответила Минни. — Он никогда не говорит об этом, но его наградили орденом за спасение товарища из горящего самолета. Он не считал, что заслужил награду, и твердил, что любой из них сделал бы то же самое.

— Я никогда не видела у него ордена. — Мэри поразилась до глубины души, когда это новое знание о муже открылось ей.

— Однажды, еще в начале войны, он рассказал мне, что видел ужасные вещи. Когда взрывались топливные баки, лица летчиков плавились, как восковые свечи, а их крики больше походили на рев диких животных. Потом он перестал об этом говорить, но я знаю, что каждый из этих летчиков был обречен на мучительную смерть, которая могла настигнуть их в воздухе в любой момент. И предполагалось, что после этого всего они вернутся к нормальной семейной жизни в мирное время и забудут обо всем, что с ними было. — Она покачала головой, не понимая, как можно было предположить такую нелепость.

— Он наотрез отказывался говорить о войне. Я спрашивала его много раз, — подтвердила Мэри.

— Я просто хочу объяснить тебе. Он не единственный мужчина, кто пытается забыть прошлое с помощью бутылки, я уверена. Прояви немного терпения.

К сентябрю, когда Мэри признали способной перенести все тяготы поездки домой, она уже ждала встречи с Жаком и надеялась, что разлука длиной в четыре месяца и встряска из-за аварии действительно смогут что-то изменить к лучшему в ее супружеской жизни.

Как и прежде, она могла ходить только с костылями, поэтому Жак поднялся на борт, чтобы помочь ей доковылять по мостику до пристани.

— Я больше никогда и ни за что не буду пить, — сказал он ей, когда они ехали в такси до площади Вашингтона. — Давай представим, что мы молодожены, которые только начинают совместную жизнь. И я хочу еще раз попытать счастья с ребеночком. Мы же можем так сделать?

Мэри посмотрела на него и увидела мужчину с красноватым лицом, располневшей талией, редеющими волосами и потухшими глазами, но это все еще был он — ее Жак, ее первая любовь.

— Да, давай попробуем, — решительно ответила она.

Заниматься любовью нужно было весьма осторожно из-за травмы спины у Мэри. Она могла лежать только на боку. А из-за ишиаса у нее по ноге периодически будто пробегал электрический разряд, отчего та непроизвольно дергалась. Жак освоил такой же массаж, как делала медсестра в Париже, и был особенно нежен, когда прикасался к шрамам. Он очень старался, но Мэри не ощущала себя молодой супругой. Той страсти уже почему-то не было.

Если бы только у нее появился ребенок, она бы никогда не оставила Жака, потому что не захотела бы лишать свое дитя отца. Но ей исполнилось тридцать пять лет, и, наверное, было уже слишком поздно. Каждый раз, когда начинались месячные, она впадала в депрессию. Мэри любила мужа, но без ребенка у нее не было уверенности в том, что она любит его достаточно сильно, чтобы состариться рядом с ним. Наверное, это ужасно с ее стороны? И что она будет делать, если уйдет от мужа? Вернуться на работу в магазин она не сможет, потому что не в состоянии долго стоять на ногах. И переехать в Лондон она тоже не сможет. Ведь, какую бы привязанность Уоллис ни демонстрировала к ней сейчас, жгучая обида за «надоедливую чуму» не истерлась.

* * *

Судя по письмам, которые приходили от Уоллис зимой, было ясно, что они с Эрнестом прочно закрепились в кругу принца Уэльского. Симпсоны даже принимали их с Тельмой у себя на Брайнстон-Корт в январе 1932 года, и Уоллис написала Мэри, какое меню было у них в тот день: суп из египетских бобов, лобстер, жареный цыпленок и малиновое суфле. Уоллис писала, что очень гордится своим поваром и все прошло именно так, как планировалось. Это заставило Мэри улыбнуться, потому что она отлично знала Уоллис и живо представила себе, как подруга с военной точностью заправляет мероприятием, ничего не оставляя на авось.

Вскоре после этого принц пригласил Симпсонов провести неделю в его резиденции Форт Бельведер недалеко от Виндзора, и Уоллис описала в письме Мэри это свое посещение так:

«О Царица Небесная, он был в килте! Я живу в Британии уже несколько лет, но вид мужчины в юбке до сих пор приводит меня в замешательство. Но проявления женственности с его стороны бросились в глаза еще больше, когда, спустившись вниз, я застала его за вышиванием. Он делал чехол для своего набора для игры в нарды. Ну что тут скажешь? Он принц Уэльский и может позволить себе делать все, что захочет».

Форт она описала как «очаровательный замок», а в отношении двух керн-терьеров, Коры и Яггса, Уоллис пришлось делать вид, что они ей нравятся:

«Ты меня знаешь, Мэри. Я считаю, что от собак много грязи, но в чужой монастырь…

Эрнест замечательно поладил с хозяином резиденции на почве совместной любви к истории.

Даты и события отскакивали от обеих сторон стола, как мячики для настольного тенниса…»

Мэри была этому рада. Эрнест нуждался в интеллектуальной разминке, и к тому же он очень гордился своим английским происхождением, поэтому общение с особой королевской крови ему явно польстило.

Для Жака и Мэри это был трудный год, потому что последствия биржевого краха сильно