Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

народный суверенитет независимо от восприятия народом выводов науки, а выводы разума возникали на основе выводов науки независимо от настроений и мнений народа. Если бы выводы науки в точности совпадали, то между ними существовало бы неразрешимое противоречие.

При создании Национального собрания многие депутаты стремились создать политическую структуру, основанную на представлениях «общей воли», чтобы ввести в действие аргументированные выводы науки. Однако в ходе революции эта связь более или менее изменилась на противоположную: наука все чаще использовалась для обоснования тех или иных представлений «общей воли» (например, в конституционном дизайне). Отчасти это было связано с растущим осознанием того, что люди, как бы они ни были задуманы, еще не «готовы» к выражению общей воли, к которой они обладают врожденной и уникальной способностью. «Разум» указывал путь, по которому люди должны были стать компетентными для выражения Всеобщей воли. Общей программой, объединяющей тех, кто принял и «Общую волю», и разум, стало упрощение институциональной власти (подтвержденное универсальными правами гражданина для первой и экономической эффективностью для второй) и политической централизации (оправданной политическим равенством для первой и эффективным политическим руководством для второй). На протяжении большей части революции напряжение между этими двумя группами было управляемым, даже когда баланс сил смещался между ними.

Однако их оппоненты придерживались руссоистских представлений о всеобщей воле, построении политической добродетели и настаивали на прямой демократии. Эти принципы привели их к отождествлению коллективных эмоций с добродетельной подлинностью. Эта добродетельная подлинность, как на практике, так и в теории, была категорически враждебна индивидуализму и разуму. Французская революция так и не разрешила противоречия между этими принципами и догматами Просвещения, поскольку между этими двумя лагерями существовал большой и относительно непримиримый блок, который менялся между ними, но так и не выработал собственной политической программы.

Разногласия между этими двумя группами, в свою очередь, привели к еще более фундаментальным разногласиям по поводу правильного устройства государства. У тех, кто принял принципы Просвещения, были сложные и подробные схемы распределения политической власти между правительственными учреждениями и институтами. Эти проекты во многом отличались друг от друга, однако логика, лежащая в их основе, была весьма схожей. Фактически эти проекты можно охарактеризовать как заменяющие друг друга, в зависимости от того, какие предположения были приняты в отношении оптимального способа включения народа в процесс управления. Последователи Руссо, напротив, часто враждебно относились ко всему, кроме импровизированных механизмов управления, которые, по крайней мере, по видимости, восстанавливали и освобождали общую волю народа. Поскольку общая воля постоянно и спонтанно исходила от народа и менялась так, что никто не мог ее предвидеть, жесткая структура управления неизбежно тормозила и сдерживала ее проявление. Однако у тех, кто принял Руссо, была проблема, которую они более или менее осознавали, но так и не решили: Франция не была городом-государством, в котором народ мог бы собираться вместе и тем самым непосредственно выражать общую волю. Единственными людьми, которые на практике могли непосредственно выражать свою волю перед Национальным собранием, были жители Парижа. Таким образом, уличные демонстрации и народные собрания в городе приобрели гораздо более глубокий и политически значимый смысл, чем это могло бы быть в ином случае.

Различия в характере людей, вышедших на улицы Парижа, стали самым непосредственным источником разногласий между теми, кто принял Просвещение, и теми, кто последовал за Руссо. От имени первых выступал Жан-Батист-Виктор Прудон, утверждавший, что «сердце пролетария, как и сердце богача, — это выгребная яма бурлящей чувственности, обитель пустоты и лицемерия… Величайшим препятствием, которое должно преодолеть [социальное] равенство, является не аристократическая гордость богатых, а недисциплинированный эгоизм бедных». Во многом Французская революция разворачивалась в Национальном собрании как спорный диалог двух лагерей.

За пределами законодательной палаты этот диалог превратился в театр, где люди с улицы боролись за политическое господство.

Для приверженцев Просвещения жители Парижа составляли лишь малую часть (около 4–5 %) нации. То, что люди выражали свою волю на улицах города, не совпадало с тем, что могли бы выразить жители провинций, если бы они находились в Париже. Для того чтобы с ними вообще можно было советоваться, они должны были быть косвенно представлены демократически избранными делегатами. Например, в сентябре 1791 г. Исаак Рене ле Шапелье выступил против идеи о том, что народный суверенитет в чем-то превосходит представительное правление в рамках писаной конституции.

Когда революция завершена, когда конституция закреплена… Ничто не должно препятствовать действиям созданных органов. Размышления и власть должны находиться там, где их поместила конституция, и нигде больше… Нет власти, кроме той, которая учреждена волей народа и выражена через его представителей. Нет власти, кроме той, которая делегирована народом, и не может быть действий, кроме действий его представителей, на которых возложены государственные обязанности». Именно для сохранения этого принципа во всей его чистоте Конституция упразднила все корпорации, от одного конца государства до другого, и отныне признает только общество в целом и отдельных людей в его составе. Необходимым следствием этого принципа является запрет на любые петиции и плакаты, выпускаемые от имени какой-либо группы.

По мнению Шапелье, между гражданином и его депутатом не должно быть ничего общего, поскольку, будучи избранным, депутат только и может участвовать в оглашении «Общей воли». Именно в этом ключе собрание запретило выдвижение коллективных петиций политическими клубами или их вмешательство в законодательный или административный процесс управления.

В свою очередь, депутаты, работающие в собрании, должны проявлять разум при обсуждении вопросов, поскольку знания и понимание распределены неравномерно между всеми людьми, и, кроме того, многие вопросы, которые должны решать депутаты, не могли быть предвидены людьми, которые их избрали. Поэтому важнейшими критериями отбора делегатов должны были стать мудрость, образованность и личные качества. Хотя приверженцы принципов Просвещения написали большинство из четырех конституций, созданных в ходе революции, они так и не смогли разрешить противоречие между репрезентативным правлением, которое они так изящно разработали, и эмоциональной привлекательностью прямой демократии, которую так страстно озвучивал Руссо.

Краткая характеристика революционных конституций

В период с 1791 по 1799 гг. было принято четыре конституции. Первая из них разрабатывалась Национальным учредительным собранием по частям и была ратифицирована как единый документ только в сентябре 1791 г. Наиболее важная часть этой конституцией была, конечно же, Декларация прав человека и гражданина. Эта конституция 1791 года на практике и в теории также предусматривала конституционную монархию, которая признавала политическую реальность короны, но по этой же причине находилась в явном противоречии с абстрактно-философской основой нового революционного государства.

После свержения короля новый Национальный конвент приступил к разработке новой конституции, которая в гораздо большей степени соответствовала основополагающим принципам революции. Снова была