Читать книгу - "Основание современных государств - Ричард Франклин Бенсел"

из них принимает индивидуальное участие. Их коллективное участие в раскрытии этой общей воли подчинит формальную структуру правительства с его агентствами, управлениями и бюро непосредственному правлению народа. Как сказано в его «Общественном договоре», такая политика позволит узаконить политическую власть и в то же время сохранить естественную свободу. По логистическим соображениям, вытекающим из необходимости постоянной взаимной консультации между людьми, такая политика может быть практичной только в небольшом городе-государстве.

Мысли Руссо влияли на политику революции несколькими способами. Во-первых, круг его читателей был настолько обширен, а эмоциональное воздействие его романов настолько сильно, что грамотная французская публика была основательно погружена в его представления о политике и обществе. Хотя предлагаемые им рамки не всегда были убедительны для тех, кто читал его произведения, они, по крайней мере, служили теоретической опорой для тех, кто выступал против его принципов. Второй способ влияния существовал для тех, кто горячо принимал эти принципы и участвовал в практической политической деятельности. В их случае работы Руссо были одновременно и руководством к действию, и арсеналом максим, которыми они могли вооружить свою риторику в спорах. Для них актуальность идеи Руссо была выражена в первых же словах «Общественного договора»: «Человек рождается свободным, а повсюду он в цепях».

Некоторые фрагменты «Общественного договора» стали почти священными афоризмами, хотя немногие, кто читал эту книгу, полностью понимали аргументы Руссо. В докладе Национальному конвенту было признано, что останки великого мыслителя должны быть захоронены в Пантеоне:

Кажется, что «Общественный договор» был создан для того, чтобы его читали в присутствии всего человечества, собравшегося вместе, чтобы узнать, чем оно было и что потеряло… Но великие максимы, разработанные в Общественном договоре, какими бы очевидными и простыми они ни казались нам сегодня, тогда [при написании] не произвели должного эффекта; люди не понимали их настолько, чтобы извлечь из них пользу или бояться их, они были слишком недоступны для умов, даже для тех, кто был или считался выше вульгарного ума; в некотором смысле именно революция объяснила нам Общественный договор.

Для тех, кто не был способен понять тексты Руссо, способ влияния был косвенным и избирательным. Массы часто реагировали с энтузиазмом: например, когда принципы Руссо, казалось бы, одобряли и даже требовали прямого правления народа через уличные демонстрации и другие коллективные действия, хотя требования, которые они выдвигали, часто были связаны с их непосредственными личными потребностями, в частности в пище, и поэтому были теоретически подозрительны. Однако насилие, связанное с этими уличными демонстрациями, все же можно проследить по их легитимации в более широкой полутени мысли Руссо (а также по исторической практике шумного предъявления массовых требований к монархии).

Оба лагеря также считали, что занятия политикой в рамках нового режима приведут к появлению нового народа, но на этом их мнения расходились. Те, кто ставил во главу угла разум, считали, что образование просветит народ и тем самым сделает его компетентным для участия в управлении. Для них демократия требовала такого знания общественных отношений, которое позволило бы правильно распознать политические возможности. О том, каковы эти политические возможности, еще можно спорить, но осознанная борьба предполагает дискуссию, в ходе которой новые знания создаются даже при решении политических вопросов. Таким образом, для сторонников принципов Просвещения дискриминация была практически предрешена, поскольку участие в политике требовало осознанного суждения, которое можно было выработать только через образование и досуг. Значительная часть населения просто не была готова к участию в политике, поскольку бедственное положение и недостаток образования не позволяли ей высказать разумное мнение о курсе правительства.

Для сторонников более «натуралистической» интерпретации «Всеобщей воли» Руссо вопросы, связанные с политическим участием, были более сложными. С одной стороны, образование в смысле создания культурной и образованной публики было во многом бессмысленным, поскольку народ по природе своей добродетелен и, если с ним правильно посоветоваться, он спонтанно сориентирует режим на общее благо. Истина о добродетельных общественных отношениях и, следовательно, о правильной форме правления уже была скрыта в «естественном» понимании народа. Задача заключалась не в том, чтобы привить разум, а в том, чтобы правильно сориентировать людей, чтобы они занимались политикой так, чтобы соответствовать этому интуитивному пониманию и тем самым освобождать его. С этой точки зрения, ученое образование снижало способность народа осознавать и действовать в соответствии со своей естественной добродетелью. Кроме того, разложение французского общества при старом режиме привело к тому, что необразованные люди не могли осознать эту добродетель. В результате даже они не были готовы к полноценному участию в политической жизни.

Таким образом, образование стало лекарством от недугов политического тела как для сторонников принципов Просвещения, так и для тех, кто следовал за Руссо.

Они продвигали конкурирующие образовательные программы: в первой — воспитание эрудиции, во второй — жесткое очищение общества от коррупции путем коллективной социализации. Обе программы были рассчитаны на молодежь, которая, с точки зрения избирательного права, в любом случае не считалась имеющей право голоса. В то же время взрослые должны были разделиться на две группы: «готовых» к избирательному праву и «не готовых». Самой многочисленной группой, лишенной избирательного права, были, конечно, женщины. Для сторонников Руссо это исключение должно было быть постоянным, независимо от того, насколько хорошо они были социально развиты и добродетельны. Для сторонников принципов Просвещения вопрос о женском избирательном праве был более проблематичным, но большинство соглашалось с тем, что женщины не должны голосовать. В целом ограничения избирательного права, наряду со стремлением к всеобщему образованию, предполагали, что некоторая часть народа еще не готова к участию в выражении «общей воли», но также и то, что нация обязуется подготовить ее к этой роли.

Как только король оказался вне поля зрения, основная трудность, с которой столкнулись те, кто совершал Французскую революцию, заключалась в том, что депутаты равномерно и безнадежно разделились по вопросу о том, что должно заменить монархию в качестве священного центра общества. На одном крыле находились начинающие республиканские демократы, для которых ценности, связанные с демократией, такие как свобода слова и свобода религии, были по крайней мере столь же важны, как и более институциональные формы демократии, такие как выборы. Они были учениками и детьми Просвещения, которые верили, что индивидуальный разум станет источником политической легитимности, если государство будет рационально перестроено. Существовало фундаментальное противоречие между (1) абстрактными представлениями о всеобщей воле в политике (и, следовательно, философским основанием политической власти и легитимности) и (2) программой реформ Просвещения, которая стремилась использовать «науку» как интеллектуальные выводы разума. Противоречие возникло потому, что «Общая воля» ставила в привилегированное положение