Читать книгу - "Наполеон: биография - Эндрю Робертс"

никогда прежде не казалось мне настолько отвратительным»{628}. Он (сильно поспешив) заверил правительство, что после побед при Эль-Арише, Газе и Яффе «республиканская армия владеет Палестиной». В Яффе погибли 60 французов, 150 были ранены. Неприятельские потери и количество жертв среди мирного населения остались неизвестным и[72].

В Яффе Наполеон чрезвычайно жестоко обошелся с пленными (некоторые из них, но не все дали в Эль-Арише клятву и нарушили ее). 9 и 10 марта солдаты из дивизии Бона отконвоировали тысячи пленных на берег моря примерно в миле от города и хладнокровно перебили[73]. «Вы… прикажете адъютанту отвести всех канониров, захваченных с оружием, и остальных турок, к кромке берега, – прямо наставлял Наполеон Бертье, – и, приняв меры, чтобы ни один не сбежал, расстрелять»{629}. Сам Бертье считал, что эти люди были обречены тогда, когда гарнизон Яффы отказался капитулировать, то есть вне зависимости от событий в Эль-Арише, и не различал гибель в бою и хладнокровное убийство{630}. Луи-Андре Перюс, старший квартирмейстер, рассказывал матери:

Около трех тысяч человек сложило оружие и по распоряжению главнокомандующего было немедленно отконвоировано в лагерь. Пленных разделили на египтян, магрибинцев и турок. На следующий день всех магрибинцев вывели к морю, и два батальона принялись их расстреливать. У них не было иного способа спастись, кроме как броситься в море. Они [французы] могли стрелять по ним, и мгновенно волны окрасились кровью и покрылись трупами. Нескольким представился случай спастись на скалах; они [французы] послали солдат на лодках, чтобы их прикончить. Мы оставили на берегу отряд, и наше коварство привлекло немногих из них, без жалости перебитых… Нам посоветовали не тратить порох, и мы имели жестокость убить их штыками… Этот пример научит наших врагов не верить французам, и рано или поздно кровь этих трех тысяч жертв падет на нас же{631}.

Перюс оказался прав. В мае 1801 года, когда французы оставили Эль-Афт на Ниле, турки обезглавили всех не сумевших скрыться французов, и, когда присутствовавший при бойне англичанин попытался остановить убийц, они «ответили возмущенными восклицаниями: “Яффа! Яффа!”»{632} Капитан Кретли, другой свидетель резни в Яффе, видел, как «первую группу пленных расстреляли, а на остальных напала кавалерия… Их загнали в море, они пытались вплавь добраться до скал в сотне ярдов от берега… Но не спаслись, потому что эти бедолаги не справились с волнами»{633}.

Французские источники того времени (турецкие, по понятным причинам, отсутствуют) сильно разнятся в оценке количества убитых. Обычно речь идет о 2 200–3500. Встречаются оценки и выше, однако они, как правило, приводятся в политически ангажированных, антибонапартистских источниках{634}. Поскольку Наполеону сдалось около 2000 солдат многоязыкой турецкой армии, среди казненных определенно были и не присутствовавшие в Эль-Арише – те, кто оборонял в Яффе караван-сарай после того, как французы пробили стены и захватили остальные районы города, и сдался, получив от Евгения Богарне обещание сохранить им жизнь. (Именно это мог иметь в виду Перюс, говоря, что избиение отучит верить французам.) Был в этом и элемент расизма: пленных европейцев Наполеон, конечно, не стал бы казнить.

Сам Наполеон оценивал количество убитых менее чем в 2000 человек: «Они были дьяволами, слишком опасными для того, чтобы их отпустить во второй раз, и мне не оставалось ничего другого, кроме как перебить их»{635}. В другом случае он признал 3000 жертв и заявил члену английского парламента: «Ну, я был вправе… Они убили моего парламентера – отрубили голову и насадили ее на копье… Было недостаточно провизии для французов и для турок, поэтому или те или другие должны были погибнуть. Я не сомневался»{636}. Довод касательно провианта неубедителен, ведь в Яффе французы нашли около 400 000 порций сухарей и около 91 000 килограммов риса. Но Наполеон, вероятно, понимал, что у него слишком мало людей и он не может выделить батальон для конвоирования такого количества пленных в Египет через Синайскую пустыню{637}. Как видно из замечаний Наполеона о сентябрьских убийствах в Париже и его поведения в Бинаско, Вероне и Каире, он признавал крутые, даже жестокие меры, если считал, что положение их требует. Особенно Наполеон был заинтересован в том, чтобы 800 обученных турецких артиллеристов больше не могли воевать. (Если бы он в 1795 году принял предложение султана, многие из этих людей оказались бы его учениками.) Он мог поверить им на слово один раз, но не дважды. К тому же, воюя с 79-летним Джеззар-пашой, известным своей выдающейся жестокостью (в том году паша повелел зашить 400 христиан в мешки и утопить в море), Наполеон мог считать необходимым выглядеть столь же безжалостным{638}.

9 марта, во время избиения, он написал Джеззар-паше, что «был суров с теми, кто нарушил законы войны», и прибавил: «Через несколько дней я двинусь на Акру; но к чему мне укорачивать на несколько лет жизнь старца, которого я не знаю?»{639} К счастью для гонца, Джеззар-паша проигнорировал угрозы. В тот же день Наполеон опубликовал воззвание к шейхам, улемам и коменданту Иерусалима, в котором пригрозил страшными карами, однако объявил: «Аллах милостив и милосерд!.. Я не намерен воевать с народом; я друг мусульман»[74]{640}.

Крайне редкий в истории пример заслуженного возмездия: французы заразились чумой от жителей Яффы, которых они грабили и истязали[75]. Болезнь оканчивалась в 92 % случаев смертью, и появление на теле бубонов было подобно смертному приговору{641}. Капитан Шарль Франсуа (из дивизии Клебера) отметил в дневнике, что после разграбления Яффы «у солдат, заболевших чумой, кожа в паху, в подмышках и на шее тотчас покрывалась бубонами. Менее чем в двадцать четыре часа их тело и зубы чернели, и сильный жар убивал всякого, пораженного ужасным недугом»{642}. Из всех видов чумы, опустошавших в то время Ближний и Средний Восток, бубонная (la peste) – едва ли не наихудшая. Наполеон распорядился превратить армянский монастырь на набережной Яффы (он сохранился до наших дней) в карантинный пункт. 11 марта Наполеон посетил его с Деженетт-Дюфришем, и там, по рассказу Жана-Пьера Доре (офицера интендантской службы), «поднял и перенес чумного, лежавшего в дверях. Этот поступок сильно испугал нас, поскольку одежду больного покрывала пена и отвратительное содержимое гноящихся бубонов»{643}.

Наполеон разговаривал с больными, успокаивал и ободрял их. Этот эпизод Антуан-Жан Гро в 1804 году запечатлел на картине «Бонапарт посещает чумной госпиталь в Яффе». Наполеон объяснял: он, «будучи главнокомандующим, считал необходимой частью своих обязанностей постараться вселить уверенность, воодушевить частыми посещениями чумного госпиталя, разговаривая и ободряя разных его пациентов. Говорят, он и сам подхватил недуг, но быстро поправился»{644}. (Подтверждений этому нет.)

Наполеон считал, что человеку с сильной волей чума не страшна, и впоследствии утверждал, что «те, кто сохранил присутствие духа и не поддался мысли, что они обречены… как правило, выздоровели. Те же, кто отчаялся, почти неизбежно пали жертвами недуга»{645}.

Наполеон двинулся из Яффы к Акре 14 марта, за день до того, как туда на английских кораблях «Theseus» и «Tigre» явились коммодор Сидни Смит и военный инженер Антуан ле Пикар де Фелиппо (француз-роялист, одноклассник Наполеона в Парижском военном училище). У заключивших союз англичан, русских и турок было мало общего, кроме желания отразить нападение французов, но и этого для английского флота оказалось довольно, чтобы попытаться помешать Наполеону овладеть Акрой. Захвативший город в 1104 году король-крестоносец Болдуин I Иерусалимский обвел его стенами толщиной около 2,4 метра. Хотя укрепления обветшали, город по-прежнему был защищен стенами, пусть и не слишком высокими, и глубоким рвом. Порт обороняло около 4000 афганцев, албанцев и мавров во главе с опытным начальником штаба Джеззара-паши, евреем Хаимом Фархи (который на службе у своего хозяина потерял нос, ухо и глаз). Теперь к ним присоединился коммодор Смит с 200 матросами и морскими пехотинцами и талантливый инженер ле Пикар де Фелиппо. Они возвели гласис и построили аппарели, чтобы поднять на стены пушки (в Яффе это не представлялось возможным, поскольку стены были чересчур слабы). Кое-какие из этих