Читать книгу - "Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин"

дороги, кажется, на Миргород. Мы заехали в лес, чтобы прояснить обстановку, и уже в сумерках, немецкая танкетка стала наугад стрелять по лесу, одна случайная пуля попала в моего товарища — штурмана, младшего лейтенанта Чернышева, харьковчанина. Он был смертельно ранен и умер у меня на руках. Мы похоронили его прямо на месте, в лесу, ночью перешли линию ж/д и оказались на своей стороне.

Интервью и лит. обработка — Г. Койфман

Шпиллер Леонид Иосифович

К войне мы готовы не были…

И все, что произошло в 41-м году, служит тому доказательством.

Первый день войны я вообще вспоминаю, как сплошной кошмар…

Я благодаря учебе в артспецшколе и дальнейшей своей кадровой армейской службе хорошо знал артсистемы 45-мм и 76-мм, топографию, связь, мог самостоятельно и быстро в уме, не прибегая к таблицам, подготовить данные для стрельбы из орудий, хорошо владел стрелковым оружием, был крепким физически и выносливым, но… все эти индивидуальные качества не могли помочь, кроме меня, кому-либо еще в первые, самые страшные дни и месяцы войны… Все решили разгром и хаос, растерянность и слабая подготовка командиров, отсутствие связи и взаимодействия между частями…

В июне 41-го очередная «порция» артиллеристов 331-го ГАП РГК прибыла на границу, и я, как связист, был придан расчету 203-мм гаубицы. Расположились в палатках, у бойцов расчета были карабины (до финской войны артиллеристы полка были вооружены обычными винтовками), орудия прибыли на границу с НЗ боевых снарядов. Немцы находились рядом, через реку, постоянно что-то нам весело орали, смеялись. За нашим палаточным городком виднелись двухэтажные кирпичные здания: казармы пограничников и дома для семей комсостава. В двух километрах от нас находился аэродром истребителей, и с нашего места было прекрасно видно все, что происходило на летном поле… 22 июня мы проснулись на рассвете от взрывов бомб. Бомбили все, что находилось на нашем участке приграничной полосы, потом стала бить немецкая артиллерия. Горело поле, на котором стояли самолеты полка истребителей, горели дома семей комсостава, откуда бежали с криком женщины, держа на руках плачущих детей. Кругом разрывы бомб и снарядов, свист осколков, трупы, раненые. Запах крови… Бомбы падали прямо на наши палатки…

Мы побежали в лес, к нашим тракторам, но в горящем лесу вся техника уже стояла покореженной и разбитой. Мы метались в дыму, пытаясь среди сотен других потрясенных, блуждающих в прострации по лесу, найти своих командиров и других красноармейцев из 331-го артполка. Со стороны границы уже раздавалась плотная ружейно-пулеметная пальба, обстрел не прекращался ни на минуту. Лейтенант, командир взвода, увидев, что произошло с тракторами и правильно оценив обстановку, на свой страх и риск принял решение — откатить казенную часть орудия в сторону и подорвать. Забили внутрь порох и подорвали шнуром. Стрельба шла со всех сторон, мы дальше двинулись в лес и увидели группу комсостава, командиры что-то обсуждали. Нам приказали двигаться в сторону от границы, оказывается, для солдат нашего ГАПа была уже назначена точка сбора. Опять началась бомбежка, и когда наступила передышка, то на поляне собралось свыше 200 артиллеристов нашего полка, но без орудий и тракторов. Вся техника осталась в лесу… Мы были ошеломлены происходящим.

Я смотрел на распластанные на земле трупы в красноармейской форме, на стонущих раненых и не мог полностью осмыслить все, что произошло в это утро.

Те из нас, у кого не было личного оружия, подбирали винтовки в лесу, лежавшие рядом с убитыми. Потом лейтенант передал приказ погрузиться на машины — где-то уже стояли «чужие», а не наши полковые полуторки, мы залезли в кузова и поехали в сторону от горящей границы, отдаляясь от канонады. Нам объявили новый приказ о том, что мы обязаны вернуться в расположение своего полка в Житомир, а это больше 300 километров от новой границы. Добирались попутками, кто как мог, никто нас не останавливал, никаких заслонов или заградотрядов я на дорогах в первые дни войны не видел. Передвигались по проселкам, большие дороги все время бомбила немецкая авиация. ВГуйвинский гарнизон наша группа прибыла на третьи сутки, ночью, полк еще находился там, получал новые 152-мм орудия. На нас смотрели, как на пришельцев, никто не хотел верить нашим рассказам, слишком нереальным казалось то, что произошло с летним полковым лагерем и с частями прикрытия, стоявшими рядом с нами на границе. Комполка Казаков распорядился заново распределить прибывших по дивизионам, и через несколько дней 331-й ГАП, уже имея 152-мм орудия и автомобильную тягу, группами с трех направлений выдвинулся к «старой границе», к Новоград-Волынско-му. Перебросить полк по железной дороге уже не было возможности, все на ж/д было разбито. Здесь я принимал участие в оборонительных боях в качестве связиста-телефониста полкового взвода управления, был свидетелем, как наши 152-мм гаубицы били прямой наводкой по танкам, пришлось увидеть и многое другое, страшное и незабываемое… Горькое лето… кровавое… Мы все время задавали себе вопрос: «Где наша авиация?», но «сталинские соколы» так в небе и не показались, небо было немецким, и это вело к страшным потерям в наших рядах из-за непрерывных бомбежек.

По официальным данным, 331-й ГАП РКГ сгинул в окружении, в Киевском котле.

Как Вам удалось выйти к своим?

В середине сентября, когда всем стало ясно, что мы находимся в «мешке», по распоряжению Казакова капитан Семак приказал дивизионам уничтожить технику, подорвать орудия, а личному составу ГАПа разбиться на четыре группы и выходить из окружения в направлении Ахтырки. Всем выдали сухой паек, запас патронов. В каждой группе было человек по 200, командиры имели на руках карты, компасы и маршруты движения. Я оказался в группе Семака, примерно 180 красноармейцев и сержантов, и где-то двадцать командиров. С собой несли тюки со штабной документацией, но я не помню, чтобы именно наша группа выносила полковое знамя из окружения, и даже сейчас не знаю, а вынесли ли знамя 331го ГАПа вообще, но уже после войны я узнал, что артполк РГК с таким же номером воевал под Сталинградом.

Наш выход из «котла» занял почти три недели.

Из 200 человек сколько вышло к своим?

17 человек дошло до Ахтырки. Почему так мало, спрашиваете?

Мы шли скрытно по ночам, продвигались лесами или по полям с высокой кукурузой, старались не заходить в большие села. В серьезные стычки с немцами почти не вступали, ощутимых боевых потерь не несли. Обычно перерезали найденный нами телефонный провод и ждали, когда появятся устранять порыв