Читать книгу - "Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед"

Италии реакция на него была по большей части позитивной. Чиано, однако, был настроен скептически. «Гитлер у власти? – говорил он Эдде. – Да это же катастрофа».

Став канцлером, Гитлер уже через два месяца поставил Геббельса во главе Департамента пропаганды, в задачу которого входил контроль над газетами, радио и миром искусств, а также продвижение достижений и успехов нацизма. Геббельс приехал в Рим, и на различных приемах Эдда была призвана демонстрировать усвоенное ею в Китае дипломатическое мастерство. Ракеле по-прежнему избегала всех и всяческих официальных функций, и Муссолини обнаружил, что Эдда может быть умелой хозяйкой. Шанхай ее смягчил, сделал менее настороженной и политически более искушенной. Геббельс показался ей интересным. Чиано, несмотря на свою неприязнь к Гитлеру, подготовил подробный и в высшей степени хвалебный анализ нового департамента Геббельса и рекомендовал Италии перенять положительный опыт.

Муссолини лично встречаться с Гитлером не спешил, но, в конце концов, согласился на встречу в июне 1934 года. Первой важной задачей Чиано стало обеспечение отражения саммита в прессе, и он всячески обхаживал две сотни приглашенных журналистов, организовав для них плодотворную работу и роскошный прием. Шанхай в немалой степени повысил его желание и умение нравиться. Встреча происходила в огромном королевском дворце вилла Пизани в Стра, на берегу канала реки Бренты, в 30 километрах от Венеции. С самого начала она не заладилась, оба лидера недооценили ее официальный характер. Гитлер прибыл в Венецию, нервно вертя в руках серую фетровую шляпу, одетый в желтый плащ-макинтош и лакированные ботинки. Муссолини был во всем великолепии своей черной фашистской формы: с кинжалом на поясе и в шпорах, в окружении герарков, расфуфыренных, как павлины. Всю компанию, как с юмором заметил один из журналистов, беспощадно жрали комары размером с куропаток.

Когда же Гитлер и Муссолини остались наедине, то стоявшие поодаль подчиненные слышали, как оба лидера лают друг на друга, как собаки. Возможно, потому что немецкий Муссолини был весьма среднего уровня, и понимать баварско-австрийский акцент Гитлера ему было нелегко. Во время водной прогулки по Венецианской лагуне Гитлер разглагольствовал о превосходстве нордической расы, заметив, что у итальянцев «в жилах течет негритянская кровь». Позже, в ответ на вопрос, что он думает о своем госте, Муссолини пренебрежительно отозвался о Гитлере как о «глупом маленьком клоуне» и «болтливом монахе», который только о том и говорит, как ему «удивить Европу». Тем не менее он поведал, что дал Гитлеру несколько хороших советов и что «теперь он пойдет за мной, куда я захочу».

Мечтал Муссолини, однако, о завоеваниях совсем иного рода. Настал момент начать исполнять обещания, которые он годами давал итальянцам в своих речах: сделать Италию страной «великой, которую уважают и которой боятся». Для этого ему были нужны колонии, нужна была империя, способная соперничать с Британской и Французской и способная утвердить свое право сидеть за одним высоким столом с великими державами. Он давно уже положил глаз на Эфиопию, последнюю остающуюся не завоеванной потенциальную колонию в Африке, и хотел вновь услышать победную поступь римских легионов. Занимающий теперь пост посла при Сент-Джеймсском дворе Дино Гранди заверял его из Лондона, что британцы ради этого воевать не станут.

Однако, прежде чем начать действовать, Муссолини должен был удостовериться в справедливости утверждений Гранди. В июле 1933 года Италия подписала с Францией, Британией и Германией так называемый Пакт четырех, гарантирующий мир в Европе. Отношение британцев к себе он считал дружелюбным: ему докладывали, что приезжающие в Рим из Лондона гости по возвращении домой рассказывают о незыблемости его власти и силе характера. Разве Леди Чемберлен не рассказывала о его жизнестойкости и его мускулатуре? А Лорд Ротермир, владелец газеты Daily Mail, разве не сравнивал его с Наполеоном? Для решения британской проблемы у Муссолини под рукой был идеальный эмиссар. Он решил отправить в Лондон Эдду – с ее хорошим английским, отточенными дипломатическими манерами и, главное, с воспитанным им в ней умением подмечать малейшие детали. Твоя задача, наставлял он дочь, убедить британцев в серьезности намерений Италии по захвату Эфиопии, после чего тщательным образом изучить их реакцию.

Оставив Чиано и детей в Риме, в июне 1934 года Эдда прибыла в Лондон. Ей было всего 23, но искушенность и зрелость делали ее старше, и здесь, наконец, она занималась делом. Светский сезон был в самом разгаре: англичане наслаждались теннисным турниром в Уимблдоне, «Русскими сезонами» дягилевского балета и новой модой на плавательные бассейны. Жила Эдда вместе с Гранди и его семьей в посольской резиденции, по приглашению Леди Астор посетила загородный дворец Кливден в графстве Бакингемшир, а по приглашению сэра Филипа Сэсуна – заповедник и парк Port Lympne в графстве Кент. Еще она была почетной гостьей клуба Lyceum[41], и на обеде, данном в ее честь в отеле «Ритц» женой изобретателя радио маркизой Маркони[42]. При дворе ее приняли король с королевой, где, как Эдда потом вспоминала, она с интересом разглядывала форму королевских гвардейцев и оттачивала искусство делать книксен. На скачках в Эскоте король Георг V предложил ей сигарету. На балу в итальянском посольстве на Эдде было черное тюлевое платье с красным поясом, и наследник престола принц Уэльский пригласил ее на первый танец.

Гранди был льстецом: доклады, которые он посылал в Рим, так и сочились елеем. Британцы, как он писал, не только считали Эдду «красивой, умной и невероятно интересной», но и «что встречается куда реже, обладательницей совершенной гармонии между сияющей молодостью и природным, утонченным аристократическим достоинством. Вы, дуче, должны гордиться дочерью». Газеты писали о поразительном сходстве Эдды с отцом – настолько, что ее подбородок и глаза «дают странное ощущение мужской силы в хрупком обрамлении». The Sunday Chronicle писала, что она была такой же «изящной и современной, как любая наша дама высшего света». Все, кому доводилось с ней говорить, отмечали ее открытость и откровенность и временами даже ядовитые замечания.

К выполнению данного ей задания Эдда отнеслась со всей ответственностью. Она была хитра и наблюдательна, не трепетала перед высокопоставленными персонами, с которыми встречалась, и как должное воспринимала восхищение и почтительность, которыми ее осыпали как дочь Муссолини. Она прекрасно понимала, что роль ее состоит в том, чтобы предстать перед миром в образе идеальной молодой женщины фашистского режима: модной, с ее стильной короткой стрижкой, и в то же время женственной, без декаданса и андрогинности, которые так ненавидел ее отец. Вернувшись в Рим, она доложила Муссолини, что британцы по большей части абсолютно индифферентны к идее эфиопской кампании. «Отправляйтесь туда и