Читать книгу - "История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов"

• когда же мы «плохие-для-себя» – мы «альтруисты», а потому для всех остальных мы «хорошие».

Грубо говоря, мы пытаемся найти своего рода точку баланса между личными интересами и интересами своих сородичей, от которых зависит наша жизнь.

В этом механизме неустойчивого равновесия между «эгоизмом» и «альтруизмом», порождённым зигзагами нашего инстинкта самосохранения, судя по всему, и состоит главный секрет эволюции нашего разума.

О том, что происходит в голове наших сородичей, мы можем только догадываться, а потому мы развиваем в себе удивительную способность учитывать невероятное количество признаков и критериев.

В результате сама структура нашего мозга постоянно усложняется, мы выходим на новые уровни отношений и социальной организации, и тут повторяется всё то же самое – снова нужно предполагать и строить модели на доступную нам «глубину» разума.

Отсутствующий другой

Мы принимаем иллюзии за правду, потому что они делают наше существование терпимым.

ЭДВАРД УИЛСОН

Вернёмся к мысленному эксперименту с детьми, оставшимся без попечения взрослых. В этой антиутопии наша действительная культура, понятая при этом максимально широко – и как общая «ноосфера» Владимира Ивановича, и как индивидуальный для каждого человека «взрыв галлюцинаций» Фёдора Ивановича, – просто не имеет шанса на выживание.

Эти дети, даже когда они вырастут, не смогут воспроизвести прежние достижения цивилизации, даже имея вроде бы соответствующие письменные инструкции под рукой. Как следствие, и социальные отношения, основанные на этике, морали и общественном договоре, будут для них уже невозможны.

И дело не только в том, что для этого необходим высокий уровень общей культуры, который будет утрачен, но и в том, как мы выстраиваем отношения друг с другом на личностном уровне. Кажущаяся нам такой естественной способность взрослого человека представлять внутренний мир другого не является чудесным даром небес.

В своей основе это сложный поведенческий навык, который последовательно формируется у ребёнка благодаря всё нарастающей сложности тех социальных отношений, через которые он проходит, начиная с семьи и детского сада и заканчивая университетом, а также уже самостоятельным участием в экономической, общественной и политической жизни общества.

Если подавляющее большинство окружающих вас людей ведут себя так, будто бы такие гипотетические «штуки», как мораль, совесть, личная ответственность, верность и т. п., существуют, вы неизбежно будете строить сложные модели других людей в своей голове.

Но если этого, как я его называю, «социального давления» на ребёнка не оказывается, то он просто не поймёт, что мы от него в принципе ждём и к чему мы в своих объяснениях апеллируем. Вот почему нам было бы неплохо представить, как происходит это возникновение «этического» и «духовного» в индивидуальном детском мозге.

Понятно, что изначально всех этих «гипотетических нечто» – этих «штук» – в структуре представлений ребёнка просто не может быть. Огромные усилия затрачиваются родителями, воспитателями и педагогами, чтобы дети научились «видеть» эти, как мы их называем, «ценности» – принимать эти абстракции за нечто «реально существующее».

Просто так, на словах ребёнку не объяснишь ни что такое «ответственность», ни что такое «доверие» или «моральный долг»: необходимо множество фактических жизненных ситуаций – как реальных, так и проигранных в воображении благодаря «мысленным экспериментам», обеспеченных сказочными сюжетами, фильмами, книгами и т. п.

Каждая такая жизненная ситуация, каждый такой «мысленный эксперимент» помогает ребёнку столкнуться с обратной связью от «социальной реальности». И она невероятно важна, чтобы он мог на личном опыте проверить и убедиться, что несуществующее вроде бы всё-таки есть.

Ребёнок постоянно строит предположения о том, какое его поведение, какой образ его мыслей и действий будут поощряться, а что, напротив, станет поводом для осуждения.

В основе этих его «тестов» – инстинктивная, по существу, потребность стайного животного в определении своего места в социальной иерархии, это для него вопрос выживания. Но в случае человека этот «инстинкт» требует от ребёнка не физической силы, а способности «видеть» те самые абстрактные сущности «социального общежития».

Этот навык, понятное дело, формируется лишь под давлением со стороны взрослых – тут надо прямо постараться, чтобы у ребёнка, что называется, концы с концами сошлись. В детстве нас буквально вталкивают в эту область мира интеллектуальной функции, требуя определённого поведения, которое вовсе не кажется таким уж очевидным, если его тут же как-то не вознаграждают.

Например, если я взял игрушку другого мальчика, то я не считаю, что поступил «неправильно», а тем более «аморально». Мне она понравилась – так почему нет? Но если мне, что называется, дадут по рукам, скажут, что так поступать нельзя, будут недовольны и я этого недовольства испугаюсь, то в моей голове начнёт откладываться «что-то такое»: мол, лучше этого не делать от греха подальше.

Затем другой ребёнок заберёт уже у меня игрушку – я расплачусь, поскольку в моём представлении она «моя». Дальше развернётся целый спектакль с потасовкой, привлечением взрослых, выяснением, кто прав, кто виноват. Далее последуют наставления, суть которых детям, конечно, непонятна, но мой обидчик будет наказан и я начну как-то понимать, что в общепризнанном праве собственности есть свой смысл.

То есть у меня начнёт формироваться соответствующий «этический» эйдос и множество его разновидностей. Сама «этика» постепенно будет обретать какую-то свою внутреннюю сущность, и я сам начну «видеть» её в отношениях между людьми.

Вот допустим, я в гостях, мама моего друга угощает нас клубникой. Понятно, что мне хочется взять ягодку посимпатичнее, но она же вроде как не «моя». То есть, может быть, надо подождать, чтобы выбор осуществил этот мой приятель?

Он и правда торопится запустить руку в плошку, но мама его тут же одёргивает: мол, не торопись, сначала гость должен выбрать. Интересный поворот… То есть если в гостях и это не «моё», мне всё равно можно взять лучшее.

С другой стороны, вот уже друг пришёл ко мне в гости, и уже моя мама угощает нас конфетами. На самом деле я уже присмотрел ту, что мне нравится… Но что это получается, теперь я должен ждать, пока мой друг выберет ту самую?! Ужас.

Проходя через множество подобных ситуаций и сталкиваясь с реакциями взрослых на них, мы постепенно выстраиваем все эти гипотетические «штуки» в некую систему. Философ от социологии – блистательный Пьер Бурдьё – назовёт такую систему локального МИФа, разделяемую определённой социальной группой, её «габитусом»[76].

Да, глазами мы этих «штук» и тем более всей системы в целом не видим. Мы видим игрушку, клубнику, конфеты, а не право собственности. Но то, что происходит, когда кто-то покушается на чужое или нарушает ещё какое-то «невидимое» правило? Всё должно иметь