Читать книгу - "Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин"

Так что вырывать листы могла вдова, или соседи, или, да пусть простят меня их потомки, сотрудники Пушкинского Дома. Ну или сам Тиняков вырвал, но отнести не успел – умер.

О Тинякове этого последнего и короткого периода его жизни современники почти не оставили свидетельств. Впрочем, как мне говорили архивные работники и в Петербурге, и в Москве, бумаги 1930-х еще только разбираются, поэтому появление новых фактов не исключено. Вот те крохи, что известны сегодня: «…Прошелся по Невскому. Встретил Тинякова на костылях и Хармса…» (из записи в дневнике Михаила Кузмина от 28 июня 1934 года).

Интересно, порознь встретил или вместе? Известно, что Хармс очень интересовался Тиняковым, был с ним знаком, к тому же они жили рядом – Тиняков на улице Жуковского, а Хармс на Надеждинской (нынешней Маяковского).

А вот из воспоминаний Николая Александровича Энгельгардта «Эпизоды моей жизни»[39]:

Я пишу эти строки в июле 1934 года, 67-летним стариком. Каждый день, под вечер, идя из улицы Чехова (облагороженный Эртелев переулок) по Надеждинской в булочную на Невском (Проспект 25-го Октября) за полкило хлеба (1 р. 25 коп.), я встречаю медленно двигающуюся посреди тротуара, опираясь на палочки выставленными вперед двумя руками, высокую фигуру в широкополой серой, мятой, старой фетровой шляпе и в светло-коричневой плисовой поношенной бекеше, с длинными седыми волосами и бородой, с воспаленным лицом – и все же сохраняющую оттенок старого интеллигента. Это – писатель Тиняков.

Такие сочувственные строки написал не кто иной, как тесть Николая Гумилева, в аресте и гибели которого периодически обвиняли и обвиняют Тинякова. (Умрет Энгельгардт, как и его жена, и дочь, и внучка, в 1942 году в блокадном Ленинграде.)

Впрочем, стоит продолжить цитату из «Эпизодов…»

Когда-то это был в самом деле писатель, принятый в литературных кругах.

Но с некоторых пор честному труду он предпочел философическое безделье и стал тунеядцем, живущим милостыней. Видят его заседающим в портерных перед кружкой пива. Но ведь это напиток слабый. Ему нужна водка, а хорошая, очищенная, стоит 5 р. 50 к. пол-литра. Очевидно, ему довольно подают. И так человек живет.

Тунеядец, живущий милостыней, которую пропивает… Наверное, справедливо. При этом отмечу, что периодически в воспоминаниях и свидетельствах возникает (и будет возникать) по отношению к Тинякову определение «интеллигент». Ходасевич, соседи по коммуналке, Энгельгардт…

* * *

В давней уже, написанной до того, как многое про последние годы героя моей книги стало проясняться, статье «Некто Тиняков. Одинокий…» орловский литератор Владимир Ермаков осторожно фантазировал:

Вот вам версия, лишенная всякой доказательности, но заманчивая назидательной моралью. С началом террора Тиняков в депрессивном психозе, гонимый собственной тенью, исчезает из бывшей столицы. Теперь он жаждет безвестности так же страстно, как прежде славы. Бежать, скрыться! Куда? Инстинкт блудного сына ведет на родину. Здесь, в орловских улицах, доживает он свои никчемные дни, сколько бы их там ни было. Это уж совсем нам неважно. Никто его не узнаёт, никто его не хочет узнавать, да и не может узнать. Потому что и сам он уже не Некто, а Никто. Карикатурный призрак декаданса, пародия на «проклятого поэта». Умолкнувший неприличный звук. Бесплотный. Бездушный. Одинокий. Все – без следа. Вот только разве… неясная тоска. «Стоит в груди – и не тает…»[40]

Подобное писали и о Есенине, Клюеве, Клычкове: зачем, дескать, оставались в этих каменных мешках городов, вернулись бы на родину, к земле… Нет, прикипевшие к городам крестьяне очень редко из них вырывались, хотя и мучились, но в этой муке, видимо, черпали вдохновение.

А у нас-то в деревне теперь – благодать. Сидел бы в валенках, читал бы Писемского и Мельникова-Печерского, пил бы умеренно водку, беседовал бы с немудреными деревенскими людьми, и не висел бы надо мной грозный и грязный вопрос: «А что я буду завтра жрать?» И к чему, и зачем я страдаю в Петрограде, – самому непонятно. Раньше, положим, был интерес к литературе и писателям, а это скрашивало ужас моей бедности. Но бедность перевесила, все почти убила, все опорочила – и теперь я – только голодный, —

жаловался Александр Иванович Борису Садовскому в 1914 году.

Петербург-Петроград-Ленинград раз за разом исторгал Тинякова, а Тиняков раз за разом возвращался.

Вардван Варжапетян в конце 1980-х установил, что умер Александр Иванович 17 августа 1934-го, в сорок семь лет, в ленинградской Больнице в память жертв революции (Мариинской), которая в трех сотнях метров от его дома. (Сам дом № 3 по улице Жуковского, где жил Тиняков, был сильно поврежден немецкой бомбой во время войны и перестроен.) В день его смерти в Москве открылся Первый съезд советских писателей.

…В уголовном деле героя моей книги последний лист отличается по цвету от других – он не серый и не желтый, а белый. Это справка о реабилитации от 18 марта 1998 года. В ней приписка: «Сведений о родственниках Тинякова А.И. не имеется».

– Извините, – решился побеспокоить я сотрудницу ФСБ, которая наблюдала за мной в кабинете, чтоб, наверное, не украл документы, не развернул сложенные листы, содержащие секретную информацию. – Извините, а если родственников нет, то кто подавал просьбу о реабилитации?

Вопрос, конечно, наивный, но я не специалист в этих вопросах.

Девушка взглянула на справку:

– Он был осужден тройкой. Таких автоматически реабилитировали. В соответствии с указом.

– А, да-да, – кивнул я, делая вид, что вспомнил; записал в блокнотик: «Автоматически реабилитированный».

Не знаю, согласился бы с этим «крайне своеобразный человек», по собственной оценке, Александр Иванович Тиняков.

Часть вторая

Персонаж

Биография завершена. Но сказать еще есть о чем. О посмертной судьбе Тинякова и написанного им.

Время от времени я изучаю интернет в поисках чего-нибудь нового, свежего об Александре Ивановиче – замечательно, что даже сугубо научные работы можно в интернете найти.

На этот раз обнаружил по-настоящему важное (по крайней мере для себя). На сайте аукциона «Буквы и картинки» прочитал:

лот 36

Тиняков А.И. Рукопись неопубликованного стихотворения Александра Тинякова «Житьишко (из дневника поэта)». 1920-е гг. Размер – 22,3×18,3 см.

И ниже фотокопия самого стихотворения:

Житьишко

(Из дневника поэта)

Просыпаюсь, а в комнате – холод:

От дыхания пар, словно дым!

Но здоров я, свободен и молод

И останусь навек молодым.

Я вчера пообедал без хлеба,