Читать книгу - "Александр Тиняков. Человек и персонаж - Роман Валерьевич Сенчин"

Жена вернулась, и вот запись:

26 (-13) ноября 1929 г. Мне исполнилось 43 года. Милая Муся! Милая жёнка! Подарила мне портфель…

Жена наверняка страдала от того, что ее муж занимается нищенствованием. Дневник показывает, что и сам Александр Иванович периодически пытается пристроить то в одной газете, то в другой какие-то рецензии или статьи, переписывается с Городецким, живущим в Москве, о возможности публикаций и изданий – и одновременно отвергает просьбу издателя и библиографа Петра Витязева «написать стихи на тему „Книга“»:

Я очень желал бы отозваться на Ваше предложение <…>. Но – к сожалению, – не могу! Я не могу написать что-либо в похвалу книге в то время и в той стране, где книга превращена в орудие насилия над массами и в орудие издевательства над свободой мысли, совести и слова. И вообще – я думаю – нельзя сплести «благовонного венка книге» в стране, где нет свободы печати[34].

Немного раньше, очень кратко и односложно отвечая на вопросы анкеты для «Словаря современников» Густава Бродерсена, Тиняков без обиняков объясняет свое положение: «С 1926 г., ввиду отсутствия литературной работы, занимаюсь нищенством».

В дневнике бывший красный агитатор еще более откровенен в отношении к установившемуся строю.

28 января [1930]. Мексика порвала сношения с совразбойниками. По этому поводу, конечно, «демонстрации». Это всегда так: как только дадут по морде компалачам, так они сейчас же посылают на улицы совдураков и те ходят с красными флагами, играют «интернационал» и поют…

20 июня [1930]. На страну надвигается голод, быть может, величайший из всех, которые когда-либо переживала Россия. Половину скота порезали во время колхозного беснования: мяса почти нет и, конечно, не будет совсем, как и масла, молока, яиц. Рыбы и селёдок, из-за того же колхозного безумия, не выловили и половины того, что надо. Нет ни овощей, ни ягод, ни фруктов, ни табаку. Во вчерашней веч. газете появилась заметка о заготовке грибов, но и ведь грибов сукины дети не соберут и не заготовят. Дров тоже нет и не будет. Будет голод, будет небывалый мор и грузинский идиот Сталин будет справлять «пир во время чумы».

Но я забежал вперед. Вот очень любопытная запись накануне рокового для Тинякова 1930 года:

9 декабря. Утро.

Приближается 1930-й год. 1 + 9 + 3 = 13! Три таких года я пережил. 1903, 1912 и 1921-й. В каждом из них случались важные для меня происшествия. В 1903 г. – начало моей литер. деятельности, личное знакомство с В.Брюсовым, Л.Андреевым и др. писателями, оставление гимназии, 1-e сношение с женщиной, смерть деда Максима Александр. В 1912 г. – издание 1-й книги и переезд на жительство в Петербург. В 1921 г. – вторичный переезд в Петерб. и смерть отца и Ал. Блока. 1930-й год – последний, дающий суммой своих цифр 13. Такой же год будет теперь лишь через 100 лет – 2029 год. Значит, 1930-й год принесет мне ряд бедствий и несчастий и последнее из них – смерть. Не так боюсь смерти, как физических мучений. Умру, вероятнее всего, в июле, как это мне предсказал в 1910 году Зобнин. Вчера говорил жене, чтобы она после моей смерти сожгла все мои бумаги.

А теперь бухгалтерия другого рода:

6 марта [1930], вечер.

Нынче на Пантелеймоновской видел Яшку Година! Он дал мне 3 копейки. Затем увидел Вс. Вишневского, поздравил его с успехом «Первой конной», и он «отвесил» мне… целых 60 коп. Это – правило: чем ни богаче становится писатель, тем жаднее. Примеры: Вяч. Шишков, Лавренёв и тот же Вишневский. Погода сегодня плохая: 3° мороза и с утра был сильный ветер. Сбор 3 р. 44 к.

14 июля 1930 г. 12 июля К.М.Аксёнов дал мне 145 экз. «Треуг[ольника]». Уплатил ему 3 р., продать же могу (если же себе оставлю 15 экз.) на 36 р. Но продать трудно, п[отому] что мелочи нет и ходить по пивным бесполезно.

Все последние дни были заняты 16[-м] съездом большевиков. Грузинский дьяволодурак еще раз поставил на колени Рыкова и Томского и мимоходом давнул Крупскую. Молчал только Бухарин, но возможно, что на вчерашнем заключ. заседании и он растянулся на брюхе перед «дивной жопой Кавказа». Эти «правые», конечно, тоже сволочи, но они всё-таки понимают то, что надо же населению хоть что-нибудь жрать. Сталин же и его подручные обрекли на голодную смерть десятки миллионов людей и не поперхнулись. Им бы только самим лопать до отвала, распутничать (Калинин) и властвовать над всеми и всеми помыкать. Умерли за это время Конан-Дойль и П.Сергеенко. Конан-Дойлем я увлекался еще в гимназические годы, да и позже; помню с каким увлечением читал его «Знак 4-х» в 1904 г. в Вильне на вокзале. Книжку Сергеенко о Л.Толстом я прочитал тоже мальчишкой – в 1899 г., когда вышло ее 1-e издание. <…>

Сегодня болит голова и пугает предстоящий день отсутствием у публики «мелочи». Да и, кроме того, по-видимому начинают забирать нищих и отправлять их в «трудовые колонии», т. е. в могилы для живых.

27 августа придут и за самим Тиняковым.

А вот одна из последних записей. Здесь предвидение скорой беды очевидно, да и причины названы:

24 июля [1930].

14-го вечером к жене пришла старуха, которая в 1923 г. сватала ее за Кузнецова. Я устроил скандал и опять начал пьянствовать. 17-го июля в день поминок дедушки Макс. Ал. – я привел из пивной каких-то незнакомцев, – мужчину и женщину. К этому почему-то придрался жилец Иванов, незнакомца отправил в милицию, а на меня подали жалобу в жактовский суд, что грозит мне, конечно, большими неприятностями, а, б. м., и выселением. – В городе голодовка и эпидемия брюшного тифа. Устал я до крайности.

Согласимся: это писало не потерявшее «человеческий облик» существо. Писал некто довольно глубокий и цепляющийся за цивилизованную жизнь, смело судящий о политической и общественной жизни. И если Александр Иванович терял человеческий облик, то периодами, как немалая часть запойно пьющих.

Публикация повести в документах «„Исповедь антисемита“, или К истории одной статьи» Вардвана Варжапетяна в «Литературном обозрении» иллюстрирована фотографией Тинякова, сделанной явно во второй половине 1920-х. Вполне себе человеческий облик, осмысленный взгляд. Даже борода подбрита на щеках. (Правда, Вардван Варткесович не объясняет, где он ее разыскал, а больше ни в каких изданиях эта фотография не фигурирует; может, и не Тиняков это вовсе.)

Кстати, в повести Варжапетяна, одного из самых громких борцов с антисемитизмом в 1980–1990-е, есть неожиданный пассаж:

Не оправдывая тиняковские гнусности, «тиняковщину», замечу, что не будь их, Александр Иванович