Читать книгу - "Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I - Александр Евгеньевич Пресняков"

поставлена управлять земной жизнью «людей Его, Световых». Царь Алексей и патриарх Никон столкнулись друг с другом на понимании этой власти и ее священных полномочий, столкнулись и с защитниками московской старины. Разрешение кризиса привело к расколу – уходу из-под руководства государственной церкви многих народных общин, живших своей напряженной религиозной жизнью, и к упадку самостоятельной патриаршей власти, который был одним из признаков ослабления значения церкви в делах государства и в общественном быту. Внутренние процессы, развивавшиеся в недрах Московского государства, отвоевывали все больше места новым культурным потребностям, далеким от всякой церковности, несоизмеримым ни с московской стариной, ни с традициями византийского наследства. Великая Смута, пережитая Московским государством в начале XVII в., надорвала его силы и в то же время, перейдя в борьбу с иноземными врагами за национальное существование русской народности, крайне осложнила международное положение государства. Борьба продолжалась при новой династии, все разрастаясь, перешла в наступление, наполнив весь XVII в. почти непрерывным военным напряжением. А внутри шла трудная, тяжелая работа над внутренней организацией народных сил и средств на потребу «государева и земского дела». Все острее чувствовались недостаток этих средств, материальных и культурных, необходимость их усовершенствования и развития. Борьба заставила пристальнее вглядеться в быт западного врага, понять его преимущества и попытаться их усвоить. Недовольство своей родной действительностью, сознание своей слабости перед чужой культурой, от успехов которой пришлось отстать Московской Руси, подавленной политической борьбой на три фронта с внешними врагами и исключительными условиями народно-хозяйственной жизни, объясняемыми огромными пространствами Восточно-Европейской равнины, толкали на усвоение новых приемов технического знания и умения, новых источников просвещения. Но сближение с Западом на почве удовлетворения этой потребности не могло остановиться на усвоении практически полезного для текущих нужд, военной и промышленной техники, новых приемов народного хозяйства и экономической политики. Работа, направленная в эту сторону, раскрывала перед русскими людьми новые широкие пути деятельности, непривычной по форме и сложности, манила их обилием ценных и увлекательных сведений, вводила в их сознание ряд новых понятий, приучала даже к иным приемам мысли, как только они пытались основательнее и прочнее усвоить эти сведения. Необходимость учиться у иноземцев создавала новые знакомства и отношения, открыла в московскую среду доступ иностранцам в таком количестве, какого раньше не бывало; под Москвой создался целый уголок западноевропейского быта, Иноземная слобода, знакомившая с более свободной, лучше обставленной по комфорту и удобству частной жизнью. Перед русскими людьми развертывался постепенно новый культурный мир, интересный и привлекавший не одной новизной. Он был силен удовлетворением потребностей, которые настойчиво стали пробуждаться в Московском государстве и обществе. Это были потребности, не находившие места и пищи в традиционном укладе русской национальной старины, и приходилось мириться с тем, что средства для их удовлетворения несли на себе печать иноземной и иноверной культуры. На иностранцев пришлось опереться в организации полков нового ратного строя, в развитии русской артиллерии и в первых попытках кораблестроения, в расширении «врачебнаго строения», в устройстве заводов и начатков фабричного производства. Расширение торговли ввело в московскую среду обилие иноземных товаров, немецких и польских. В обстановке царского дворца и боярских дворов появились новая мебель, зеркала, статуэтки, часы «с хитрыми украшениями», золоченые «немецкие» стулья, столы «немецкой» и «польской» работы; заграничное ремесленное художество имело успех, воспитывало новые привычки и эстетические вкусы. За внешними новинками развивались и более глубокие интересы. Растет переводная литература с латинского, польского, немецкого языков, растет и некоторое знакомство русских людей боярского и приказного круга с иностранными языками. Малороссы принесли в Москву новые литературные вкусы и новый литературный стиль, выросший на западном, латино-польском корне. Новизна проникает даже в заповедную область церковного искусства. Еще при Михаиле Феодоровиче появились в Москве иностранные живописцы, писавшие портреты и картины аллегорического, мифологического и исторического содержания для покоев царских и боярских. Они явились учителями русских художников, занимавшихся одновременно и светской живописью, и иконописью. Сближение с Малороссией приводит в Москву западнорусских «знаменщиков» с их западной школой и вкусами. Широкое распространение получают западные гравюры и иллюстрированные издания Священного Писания. Старая иконописная традиция не выдержала натиска новых веяний, постепенно отступая перед «фряжским» иконным письмом либо приспособляясь к нему, принимая в себя ряд новых элементов. Тщетной была попытка патриарха Никона остановить это течение истреблением фряжских икон и анафемой на всех, кто их писать и держать будет: сам Бог вступился за освященные иконы нового письма, поразив Москву эпидемией. Новое, подражательное искусство страдало манерностью и часто вычурностью непонятых форм, но оно по-своему вносило в живопись светлую струю признания красоты линий и тонов самостоятельной ценностью художества, которой служило искусство «умеренной фрязи» царского иконописца Симона Ушакова, и его ученик Иосиф Владимиров в особом полемическом рассуждении ее защищал.

В значительной мере во главе увлечения европейскими и киевскими новинами стоял царский дворец. Не говоря о том, что от царской власти шел почин усвоения новой техники военного и промышленного дела, как и покровительство торговым сношениям с Западной Европой, государев «верх» был главным заказчиком и покупателем иноземного художества и иноземных товаров, постепенно перерождая весь стиль своей обстановки. Эстетическая и балованная натура влекла царя Алексея к красивой новизне, украшавшей дворцовый быт, увеличившей и его комфорт. По его почину возникли впервые в Москве «комедийные действа», устроенные пастором Грегори с помощью московской иноземной молодежи. Грегори пришлось затем обучить «комедийному делу» и русских, набранных для того по государеву указу, и руководить обучением дворовых людей боярина Матвеева, первых на Руси «крепостных актеров», которые, кроме того, и на музыкальных инструментах играли, и новые танцы танцевали. На царский дворец работала под руководством того же Матвеева группа рисовальщиков и живописцев, создавших ряд роскошных иллюстрированных книг для государева «верха». Манила царя Алексея новая культура, но и пугала. В глазах благочестивого московского общества она и в немецкой, и в польско-киевской редакциях несла печать латинскую, еретическую. Царь Алексей временами поддавался страху и колебанию, внушенному суровой прямолинейностью почитаемого духовника и его ревностных приятелей, и издавал, например, указы, запрещавшие народные гудки и сопели, которые отбирались у москвичей по распоряжению патриарха Никона, но сам охотно слушал «фиоли, и органы, и струменты»; объявлял строгие запреты, чтобы служилые люди «иноземских немецких обычаев не перенимали, волос у себя на голове не подстригали, также и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили и людям своим носить не велели», но не мог отдаться убежденной борьбе за незыблемость старых обычаев, которые уходили в прошлое.

Принимая западные «новшества», русские люди переживали глубокий перелом основных бытовых понятий. Они научались строже прежнего отделять светское от духовного, мирское от церковного. Трудно было