Читать книгу - "Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I - Александр Евгеньевич Пресняков"

языка на словенскую речь перевести умеют и латинскую речь достаточно знают». В 1649–1650 гг. по царскому призыву прибыли Арсений Сатановский, Епифаний Славенецкий, Дамаскин Птицкий и, принявшись за дело книжного исправления, поставили его по-новому, и притом на таких началах, которые вскоре вызвали немало споров и раздоров: они стали руководствоваться в исправлении текстов не столько старыми славянскими рукописями, а более современными печатными изданиями, греческими и южнорусскими. С них началось сильное влияние выходцев из Малороссии на московскую церковную жизнь, непопулярное среди великорусского духовенства и общества, тем более что ученость киевская, за редкими исключениями, носила печать заметной односторонности. «Наши киевляне, – жаловался сам Епифаний, – учились и учатся только по-латыни и чтут книги только латинские и оттуда мудрствуют, а гречески не учились и книг греческих не чтут и того ради истины не ведают». С усилением значения малорусской образованности в московскую культуру проникала струя латинского просвещения. Типичным ее представителем был, например, наставник царских детей влиятельный Симеон Полоцкий, который почти не знал греческого языка, а книгу его, знаменитый «Жезл правления», составленную по поручению собора 1667 г. в обличение раскольников, пришлось очищать от «латинскаго мудрования»; ученик же его, Сильвестр Медведев, поднял несколько позднее целую смуту, защищая католическое толкование учения о времени пресуществления Святых Даров. Такова была постановка отношений, когда Никон вступил на патриарший престол.

Но к тому же времени вполне определилось и другое течение московской церковной жизни, также выросшее из потребности ее коренного обновления. Подобно тому как в деле государственного строительства почин выяснения различных нужд и указания средств их удовлетворения исходил, на первых порах, преимущественно от заинтересованных общественных групп, так и задача упорядочения современного церковного быта и общественной нравственности была поставлена «ревнителями» из среды белого духовенства и светских людей. Проявления этих настроений шли из разных мест, но сильнейший центр нашли в Нижнем Новгороде, откуда вышел ряд деятелей церковной жизни XVII в. В 1636 г. девять нижегородских приходских священников подали патриарху Иосифу челобитную «о мятежи церковном и о лжи христианства», обличая леность и нерадение поповское, неуставный порядок богослужения, пение «поскору» и «голосов в пять и в шесть и более», бесчинство среди молящихся, распущенность в народе, преданном пьянству и языческим забавам, как скоморохи и медведчики, «бесовские» игрища и кулачные бои; челобитчики требовали патриаршего указа о «церковном исправлении» и «безсудстве христианства», чтобы в «скудности веры до конца не погибнути». Их голос был услышан, патриарх внес требуемые постановления в свои указные памяти; дело, поднятое ревнителями, встретило поддержку влиятельных кругов благодаря энергии и связям одного из челобитчиков, Иоанна Неронова. В молодости близкий к архимандриту Дионисию, Неронов был известен и патриаршему двору, и царскому «верху». Не раз бывал он в столице и добивался там «повелений царевых и святейшего патриарха на безчинствующих и соблазны творящих в народе, да упразднится всякое небогоугодное дело». Но не патриарх Иосиф был главным его покровителем и союзником, а царский духовник протопоп Стефан Вонифатьев, а с ним и сам царь Алексей Михайлович. В 1649 г. Неронов назначен протопопом в московский Казанский собор и примкнул к кружку лиц, тесно связанных через Вонифатьева с царским дворцом, – радетелей о возрождении силы слова Божия в церкви и в жизни. Этот кружок сложился постепенно, с тех пор как Стефан стал – в первый же год нового царствования – духовным отцом государя. Тут видим боярина Ф.М. Ртищева, крупного благотворителя и покровителя обновленному церковному просвещению, неукротимого в ревности о Боге и правде Божьей Аввакума, властного, энергичного Никона, с 1646 г. архимандрита Новоспасского монастыря. Близостью к царю и влиянием на него они пользуются, чтобы, сплотившись, выдвигать на протопопские места и в Москве, и в провинции людей, способных послужить заветному делу перевоспитания духовенства и его паствы; таковы Аввакум – в Юрьеве-Польском, Логгин – в Муроме, Лазарь – в Борисоглебске, Даниил – в Костроме. Основная цель их – подчинить русскую жизнь строгим религиозно-нравственным требованиям путем царских указов, проповеди и реформы богослужения. Под их влиянием развилось законодательство царя Алексея против народных празднеств, игрищ и скоморошества как остатков языческой старины, опасных для нравственности и религии. Под влиянием Вонифатьева в царском дворце водворялся дух суровой, пуританской чинности. В дни брачного торжества молодого государя отец Стефан «молением и запрещением устрои не быти смеху никаковому, ниже кощунам, ни бесовским играниям, ни песням студним, ни сопельному, ни трубному козлогласованию»; свадьба царская совершилась в тишине и пении песен духовных. Патриарх Никон продолжал позднее традицию Стефана, когда приказывал отбирать и истреблять по боярским домам народные музыкальные инструменты. Изгнав суетное веселье из дворца, ревнители тот же дух сосредоточенной и строгой религиозности пытались внести вообще в московскую общественную жизнь. Их борьба со скоморошеством и иными «студными» обычаями запечатлена большим рвением, доходившим до кулачной расправы, надругательств и гонения. Наряду с этим тот же круг священников и иноков выступил с насаждением учительного слова. Стефан Вонифатьев неустанно наставлял царя и его бояр блюсти правду в делах правления и суд иметь правый, для всех равный, «да не внидет от обиденных и разоренных вопль и плач в уши Господа».

Проповеди Неронова собирали огромную толпу, какой не могла вместить Казанская церковь; сам царь с семьей ездил почасту слушать его. И другие «ревнители» поучали и обличали в церкви и вне ее, в домах боярских, на площади. Но мало было умелых в деле проповеди; и тут пытались найти помощь у греков. У них был навык «поучать изоуст в слух всем людям», а московские ревнители больше держались поучительного чтения – житий святых, святоотеческих слов и посланий. В 1651 г. проповедничество в Богоявленском монастыре было поручено митрополиту Назаретскому Гавриилу, владевшему русской речью; он, видно, знал и жизнь русскую, так как сумел внести в свои проповеди ряд обличений ее пороков.

Средством живого и разумного научения молящихся стремились «ревнители» сделать и богослужение, искаженное обычаем «многогласия» и «пения поскору». Стефан и Ф.М. Ртищев первые ввели единогласное и согласное пение в домовых церквах, затем – по воле царя – оно установлено в Казанском соборе при назначении туда Неронова. Весь круг единомышленных с ними священников горячо взялся за распространение этой реформы. Но остальное духовенство и миряне в большинстве отнеслись к ней враждебно; дело осложнялось тем, что на Руси богослужебный устав был принят из самых строгих монастырей греческих и требовал очень много времени на выполнение всех служб; на практике предпочли «многогласное» служение разумному сокращению службы. И церковный собор, созванный в феврале 1649 г. для введения единогласия по всем церквам, отверг его, но царь не утвердил такого «уложенья и приговору», побудил патриарха