Читать книгу - "Демидовы - Николай Демидов"

твердо стоял на своем. «При всем моем желании делать всё приятное для дворянства здешней губернии я, к сожалению, не нахожу возможным предпринять ходатайство о бывшем льговском уездном медике Лейдлове, – писал Демидов Григорьеву, – ибо произведенное им свидетельство мертвому телу крестьянской девушки Жмыревой, давшее случай сокрыть настоящую причину смерти ея, от побоев происшедшую, есть такое преступление, которое отнюдь не может быть оправдываемо никакими другими хорошими качествами».

В столице у Павла Николаевича тоже имелись недоброжелатели, осуждавшие «непродуманное» решение императора. В частности, николаевский фаворит граф Александр Христофорович Бенкендорф, занимавший должности шефа Отдельного корпуса жандармов и начальника Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (политической полиции), писал в своих мемуарах: «Мы направились в Курск… В этой губернии уже несколько лет было плохо с управлением. Последний губернатор богач Демидов тратил, сколько мог из своих средств на нужды управления, но он не имел способностей заставить себе подчиняться и прекратить произвол и злоупотребления. Преемником его был господин Муравьев[65], человек деятельный и суровый, но его ненавидели за жестокое обращение и поспешность, с которой он пытался восстановить порядок. Дела в губернии пошли лучше, но нигде не были довольны его управлением».

В 1832 году для расследования жалоб в Курск прибыла столичная комиссия, которая усердно рыла-копала, но ничего серьезного накопать не смогла, и жалобы были признаны несостоятельными. Помимо прочего, комиссия отметила такой удивительный факт, как полное отсутствие мздоимства среди губернских чиновников. Оказалось, что губернатор ежемесячно выплачивал подчиненным из своего кармана премии, превышавшие то, что они могли заработать на взятках. К этому «прянику» в роли «кнута» прилагалось обещание суровых кар за малейшую провинность. Разумеется, при подобных раскладах чиновникам выгоднее было не пачкать рук. Правда, при преемниках Павла Николаевича все вернулось на круги своя, так что примененный им метод не следует считать «панацеей от коррупции».

Прогрессирующий ревматизм вынудил Павла Николаевича подать весной 1834 года в отставку. За усердие по службе он был награжден орденом Святого Станислава первой степени.

Куряне, привыкшие рассчитывать на демидовскую щедрость, изрядно докучали Павлу Николаевичу и в Петербурге. Надо сказать, что наш герой проявлял щедрость не только в больших делах, но и в повседневности. Так, например, во время своих вечерних прогулок по Курску он мог подать нищему трехрублевую платиновую монету[66]. Обилие просителей из Курска довело Павла Николаевича до того, что он распорядился вывесить на дверях своего особняка объявление: «Для курян меня дома нет!» Но не спешите думать, что после отставки Павла Николаевича обуяла жадность – он просто считал свои обязательства по отношению к ним полностью выполненными. Что же касается благотворительности, то вскоре после выхода в отставку Павел Николаевич жертвует сто тысяч рублей на строительство Николаевской детской больницы в Петербурге, а в 1834 году передает императрице Александре Федоровне «для использования на нужды общества» свою московскую загородную усадьбу Студенец стоимостью четыреста тысяч рублей. Здесь была открыта «с целью подготовки опытных садовников» школа садоводства, просуществовавшая до 1917 года (ныне на этом месте находится московский парк «Красная Пресня»). В том же 1834 году Павел Николаевич был пожалован в должность егермейстера высочайшего двора, налагавшую обязанность присутствия на придворных церемониях, но во всем остальном совершенно необременительную.

Возраст близился к сорока годам, и в обществе Павла Николаевича привыкли считать убежденным холостяком, но корни его одиночества крылись не в убеждениях, а в поисках идеала, который никак не удавалось найти… Впрочем, в молодости с Павлом Николаевичем, как было принято выражаться в то время, «вышел казус» – в 1820 году он хотел жениться на некоей Аннет Боден, отец которой был торговым партнером Демидовых в Лионе. И женился бы, но этому воспротивился Николай Никитич, которого не тронули ни мольбы сына, ни то, что младенца, рожденного Аннет, назвали в его честь Николаем. Бытует мнение, будто незаконнорожденный сын был усыновлен графом Ипполитом д’Эспеншалем, но достоверно известно лишь то, что Павел Николаевич вел с графом переговоры об этом. А по сохранившемуся до наших дней решению гражданского суда первой инстанции Департамента побережья Сены в Париже от 16 мая 1843 года за номером 32 о запрещении Николаю Дубовейеру, внебрачному сыну Павла Николаевича Демидова и Анны Боден, именовать себя Демидовым, можно судить, что усыновление не состоялось, иначе бы Николай был бы д’Эспеншалем, а не Дубовейером. По завещанию, составленному Павлом Николаевичем в 1835 году, Николаю причитался «капитал, могущий выручиться из продажи количества трехсот тринадцати тысяч пудов полосного железа Нижнетагильских заводов». Половину процентов с этого капитала должна была получать «французскоподданная госпожа Аннета Боден», официально значившаяся воспитательницей своего сына. Оцените предусмотрительность Павла Николаевича – он собирался жить долго, и потому указал капитал в железе, которое с течением времени росло в цене. Примечательно, что Павел Николаевич именовал в документах сына «воспитанник мой Николай Павлов сын Демидов», то есть не отказывал ему в праве носить родовую фамилию. Но недаром же говорится, что «жена за мужем и перерешит, и переделает». Законная супруга Павла Николаевича Аврора Карловна не желала, чтобы у ее сына Павла Павловича был старший брат, да и отдавать бастарду «капитал, могущий выручиться из продажи количества трехсот тринадцати тысяч пудов полосного железа», тоже не собиралась, несмотря на то что, в сравнении с мужниным наследством, этот капитал был что капля в море.

Громом среди ясного неба прозвучало весной 1836 года известие о том, что «заядлый холостяк Демидов» попросил руки первой красавицы Петербурга Авроры Шернваль, фрейлины императрицы Александры Федоровны. Отец Авроры, барон Карл Юхан Шернваль, происходивший из знатного шведского рода, в 1808 году попал в русский плен и вскоре решил перейти на русскую службу, где получил должность выборгского губернатора. У Авроры было много общего с матерью Павла Николаевича, разве что пиетета к французам она не испытывала.

По поводу грядущей женитьбы Павла Демидова известный сплетник граф Михаил Дмитриевич Бутурлин распустил слух о том, что Аврора Карловна должна залечить душевную рану, нанесенную Павлу Николаевичу дочерью короля Обеих Сицилий[67] Франциска Первого Каролиной, тоже известной в то время красавицей. Якобы принцесса Каролина не пожелала связывать свою жизнь с «тульским мужиком», вот и приходится отвергнутому возлюбленному искать утешения в объятиях Авроры. На самом же деле Павла Демидова связывали с Каролиной Неаполитанской исключительно деловые отношения – он приобрел у нее бриллиант «Санси»[68] весом в пятьдесят пять с лишним каратов, который был вставлен в жемчужное ожерелье, подаренное Авроре Карловне. Тем не менее вымысел Бутурлина пользовался широкой популярностью. Дамы жалели «несчастного Поля», а мужчины ему завидовали – меняет, бонвиван этакий, красавиц, словно перчатки.

Бракосочетание состоялось в Гельсингфорсе (Хельсинки) 9 ноября 1836 года. «Двора Его императорского Величества состоящий в должности Егермейстера Г. Действительный Статский Советник и кавалер Павел Николаевич Демидов, холостый с дочерью умершаго