Читать книгу - "Империя порока. Блудницы, проститутки и содержанки в царской России - Ника Марш"

собой разумеющееся. Просили не раз. А потом оказывалось, что та или иная «бабочка» уже полностью содержит молодого и ленивого альфонса, тратящего ее деньги на выпивку или игру в карты. И несчастная работала в два раза больше: чтобы выплатить полагающуюся сумму хозяйке, оставить хоть немного себе и отдать изрядную часть любимому, который мог в любой момент раствориться и исчезнуть в неизвестном направлении…

Глава 4. Дешевки

Дома терпимости второго разряда, стоявшие на ступеньку ниже, принимали у себя публику попроще и не столь богатую. Здесь часто оказывались «бабочки», чья карьера по каким-то причинам в более солидных заведениях стала сходить на нет. Кто-то конфликтовал с хозяйкой, кто-то вызвал неудовольствие клиентов. Впрочем, второй разряд еще не считался дном. Туда приходили работать девушки из народа, которые неуместно смотрелись бы в шелках и перьях. Тем не менее для многих это был путь вниз. Потерявшие былую прелесть проститутки уже не могли конкурировать с обладательницами молодых тел. Если они не успевали скопить хоть что-то «на старость», если у них не появлялся благодетель, способный снять квартиру и содержать, их ждало самое ужасное падение – на обочину жизни. Женщинам приходилось отправляться в клоаку третьеразрядных заведений, где за утехи платили по 15–30 копеек. В таких домах работали равнодушные машины, потерявшие собственное «я», смысл жизни и обреченные только на одно – умирание.

Известен случай 25-летней проститутки из такого низшего заведения, которая уже 11 лет трудилась на панели. За этот срок она прошла все ступени: от дорогого борделя до копеечного притона. Когда, по болезни, она попала в Калинкинскую больницу, то рассказывала врачу, что ей давали по четыре стакана водки ежедневно, чтобы она могла работать. Только в состоянии полной отупелости эта несчастная оказывалась способна по-прежнему обслуживать клиентов, которым не было числа.

Хозяева таких публичных домов не тратились на обустройство. Четыре стены, крыша, возможность помыться и приготовить еду – вот тот максимум, что предоставлялся в борделях. Там не горели ароматические лампы, а на окнах не висели бархатные портьеры. Заведение напоминало ночлежку с общей комнатой, где пили, ели, орали песни и выбирали себе женщин на ночь. Владельцы ставили перед собой одну задачу – выжать по максимуму из тех несчастных, что попали к ним на работу. Проститутки там не проживали в отдельных комнатах с голубыми обоями. Спали вповалку, часто по две женщины на одной кровати (или по очереди, пока кто-то принимал клиентов), иногда спальные места отделяли одной лишь шторкой.

«Пол в зале кривой, облупленный и занозистый, окна завешены красными кумачовыми кусками; спальни, точно стойла, разделены тонкими перегородками, не достающими до потолка, а на кроватях, сверх сбитых сенников, валяются скомканные кое-как, рваные, темные от времени пятнистые простыни и дырявые байковые одеяла; воздух кислый и чадный, с примесью алкогольных паров и запаха человеческих извержений; женщины, одетые в цветное ситцевое тряпье или в матросские костюмы, по большей части хриплы и гнусавы, с полупровалившимися носами, с лицами, хранящими следы вчерашних побоев и царапин и наивно раскрашенными с помощью послюненной красной коробочки от папирос»[78].

Среди работниц «дешевок» – так называли самые бедные публичные дома – встречались воровки, бывшие каторжанки, женщины, немало хлебнувшие на своем веку. Грубые, беспринципные, лишенные какой-либо жалости к самим себе и к окружающим, они нередко затевали драки с «коллегами». Руководить таким «контингентом» было крайне тяжело. По малейшему поводу вспыхивали ссоры, порой доходило до рукоприкладства. Женщины находились на той ступени нравственного упадка, когда им становилось все равно, что с ними происходит. Терять нечего. Падать некуда. Это и было то самое дно. Урезонить их мог один лишь страх, инстинкт самосохранения. Даже самые опустившиеся хотели просто жить! Пусть в скотских условиях, но зато они могли поужинать, и им было, где провести ночь. Поэтому в «дешевках» проституток часто били – с ними не церемонились. Каждый владелец третьеразрядного борделя знал, что держит у себя женщину без адреса. Ту, которая в случае изгнания выйдет на улицу и на ней же замерзнет. Так что да, избиения случались регулярно. А «полтинничная» публика (по названию полтинника, цены в 50 копеек за ночь) не морщилась, если брала для утех женщину с крупным «бланшем» под глазом. Какие мелочи!

В «дешевках» могли разгуливать почти голые проститутки или в несвежем рубище. Их таланты играть на фортепиано или разговаривать о политике никого не интересовали. Сеанс стоил дешево, завершался быстро. Оттого-то и был таким сумасшедшим поток клиентов. Дорогая проститутка старалась поразить воображение мужчины, становилась для него – и часто! – музой, нежным воспоминанием, блажью, а вот девка из третьеразрядного публичного дома требовалась исключительно в утилитарных целях.

В дорогой перворазрядный публичный дом к иной «бабочке» могла заглядывать родня. Даже матери, истово крестясь, перешагивали порог, чтобы навестить дочь и выпросить у нее денег.

Прочие члены семьи могли и не подозревать, чем занимается условная Софья или Наташа. Но если бордель был известным, обслуживал солидных клиентов, то «падшая дочь» неплохо зарабатывала. Поэтому, отбросив гордость, к ней шли, вымаливая немного «на обучение братца Митеньки» или «на приданое Аннушке».

Если родственные связи были крепкими, то несчастная торговала собой ради успешной карьеры брата или благополучия младшей сестры, которая в иной обстановке сделала бы вид, что знать ее не знает… Впрочем, ситуации бывали и иными. Условная Софья могла сбежать от родного очага после приставаний отчима или из-за регулярных жестоких избиений отца. Поэтому жалости к родным чаще всего она не имела. Фактически ее толкнули на эту тропу. Так с чего же ей быть великодушной? Такие без стеснения указывали близким на дверь и впредь просили родственничков не впускать.

В публичных домах нижайшего уровня никто не интересовался личностью продажных женщин. У них словно не было родни. Вообще никого. Из такого заведения уже не выходили на свободу, путь был один – в могилу. Опустившиеся, потерявшие облик женщины умирали от хворей или простуды, подхваченной на ледяном ветру, по пути из кабака, где пропивали заработанные крохи.

Но еще ниже «полтинничных» оценивались тайные проститутки, работавшие буквально за хлеб в маленьких забегаловках. В Екатеринодаре, например, местом тайных утех до революции был Старый базар. Там, на задках «обжорок», всего лишь за неплотно задернутой занавеской, промышляли самые дешевые проститутки. Обслуживали они бедноту и за свои услуги брали совершенные гроши. Невзыскательная публика не слишком интересовалась внешностью или возрастом женщин, торговавших собой возле «обжорок». Им было важно просто удовлетворить похоть и пойти дальше по делам. Говоря по правде, тайная проституция всегда процветала в банях, в гостиницах или на постоялых дворах.

Дешевые женщины и тайные проститутки в трактирах составляли конкуренцию законно сосуществующим публичным домам. Владелицы борделей, которые получали разрешение на открытие заведения, регулярно подвергались проверкам и были обязаны обеспечивать девушкам медицинский осмотр, ненавидели «бабочек», трудившихся без билета. Почти анекдотичный случай произошел в городе Омске в начале XX века: шесть хозяек борделей написали жалобу на «незаконных» проституток… губернатору! «Мамки» плакали горючими слезами, потому что доход стал стремительно падать. Не шел народ в их изысканные публичные дома с плюшевыми диванами, потому что мог получить необходимое за гроши в ближайшем кабаке! А все потому, писали дамы, что в трактире разрешена музыка и продажа спиртных напитков, а у них такого дозволения нет. Кому же нужен унылый досуг? Изысканные господа тоже хотят радостей.

Тут нужно сделать пояснение. Ведь продажа алкоголя и музыка были разрешены далеко не везде, не в каждом публичном доме. Многие нюансы отдавались на откуп местным властям. Если считалось, что шум будет слишком заметным и потревожит покой добропорядочных граждан, то музыку в борделях запрещали. В других спокойно ставили рояль, на котором играли с семи вечера до часу ночи… Так вот, в омских притонах на Госпитальной улице не было ни музыки, ни крепких напитков. Посетители изнывали от скуки и предпочитали проводить время в более веселой обстановке. Вот поэтому-то бордели и несли убытки! Изучив жалобу по всем правилам, губернские власти пришли к выводу: музыку, пожалуй, разрешить можно. А вот водку – нет.

То, что