Читать книгу - "Эрик Булатов рассказывает. Мемуары художника - Эрик Владимирович Булатов"

Испания

Из Америки мы приехали в Испанию, где готовилась моя новая выставка. В Мадриде мы жили недалеко от вокзала и площади Аточа. В соседнем доме над дверью на барельефе был изображен Дон Кихот, и на мемориальной доске пояснялось, что именно отсюда, из этого дома, из этой двери Дон Кихот отправился странствовать по всему миру. Мое ателье находилось на крыше дома с башней, оттуда открывался прекрасный вид на весь Мадрид. И знаменитый мадридский музей Прадо совсем близко, даже крыши видны. Наверху дул сильный холодный ветер, хоть и стояла весна. В мае в Испании обычно тепло, но в этот момент было очень прохладно. Этот сильный ветер стал для меня основой в моей работе, потому что он дул оттуда, из Москвы, с северо-востока. И все мысли, все ожидания сосредоточились в той стороне. Так появилась картина «Вид Москвы из Мадрида». Два силуэта – Москвы и Мадрида – отражали охватившую меня непонятную тревогу, и действительно, через два месяца в Москве произошел путч.

Мы много путешествовали по Испании, посмотрели работы Эль Греко в Толедо, видели праздник Пасхи в Мадриде, праздник огня в Валенсии. Побывали в Севилье, Гранаде и других городах. Из особых впечатлений – величественная, суровая, жесткая церковь по дороге в Толедо. Церковь называется «Примирение», а издали видны скала и огромный крест наверху, что сразу привлекает внимание. Она построена во времена правления Франко. Испанцы относятся к ней двояко: они вроде стесняются фашистской архитектуры и символики, где герои – узнаваемые гитлеровские рыцари, а с другой стороны, гордятся этой постройкой. Среди достопримечательностей в ней – два симметричных захоронения – могила Франко и могила Хуана Негрина (главы первого республиканского правительства, противника Франко. – Прим. ред.).

Франция

Министерство культуры Франции предоставило мне мастерскую в Париже в резиденции Сите дез Арт, где я работал в течение двух лет. В Париже мы впервые почувствовали себя на своем месте. В благополучном Нью-Йорке мы все-таки ощущали себя посторонними из-за того, что в Америке другие привычки, быт, сознание и жизнь устроена по-другому. А во Франции сразу ты как будто свой. Я вообще с детства был галломаном и действительно безумно любил все французское, Наполеон, мой кумир, притягивал меня. Атмосфера в городе более спокойная, не такая деловая, как в Нью-Йорке. Здесь другой мир: люди сидят в кафе, разговаривают, смеются по-домашнему. Нет такой бешеной гонки, что сказывается и на работе. Город и правда красивый. А главное – Нотр-Дам. Вообще, этот период французской готики, мне кажется, самый лучший, когда воздвигались соборы, такие как Реймсский и Шартрский, что наложило отпечаток на эпоху, на всю Европу.

Во Франции есть какая-то непрерывность в развитии культуры. Несмотря на социальные взрывы, революции, сохраняется поступательное движение. Может быть, тут даже недостаточно бережется то самое прошлое, с которого все начиналось, но оно остается основой. То же самое и в Германии, Англии, Испании, Италии, но все равно там по-другому.

Когда мы были невыездными, преобладало ощущение, что весь Запад одинаковый. А потом стали проступать различия, особые черты, узнаваемые и в немцах, и французах, и англичанах. И тем не менее европейские государства объединены войнами, вечной борьбой, корнями, общей историей и культурой.

В европейских поездках мне открылся целый мир, все классическое искусство: итальянское барокко, французский ренессанс и голландская живопись, реализм, натурализм, потому что можно было увидеть воочию оригиналы, такие как «Менины» Веласкеса в Мадриде. Флоренция для меня стала очередной школой, которую я мог посещать. Все открывалось по-новому, хотя для молодых художников в то время это не сыграло существенной роли. Я чувствовал внутреннюю поддержку Владимира Андреевича Фаворского, изучавшего ренессанс и Джотто. Я и сейчас стою на этом: с классикой нельзя порывать ни в коем случае – не подражать, не стремиться к сходству, а понимать основы классиков и осваивать их багаж. Когда искусство отрывается от своего прошлого, от происхождения, ничего хорошего не получается.

1990-е годы

Оглядываясь на 1990-е годы, вспоминаешь, как неожиданно возникло ощущение свободы. Возможность путешествий, свобода передвижения были настолько привлекательны для всех, что люди использовали любую возможность, чтобы увидеть другие страны, их культуру, музеи. Желание увидеть всё своими глазами, конечно, наталкивалось на скромные финансовые возможности большинства россиян, но тут стали организовываться туристические автобусные маршруты, «пробеги» из России во все страны Европы. К нам приезжали таким способом родственники и друзья. «Жизнь» в автобусе была нелегкой и утомительной, но все были полны энтузиазма и не обращали внимания на усталость. Европейцы относились очень доброжелательно к выходцам из СССР, отсюда возникало чувство единства.

Русская художественная жизнь пошла активно. Художники находили контакты с галереями. Стало возникать много выставок современных художников в галереях и в музеях русской классики. Но именно в этот момент стало ясно, что ни русская искусствоведческая мысль, ни большинство из художников не были готовы защищать позиции русского не только современного, но и классического искусства. Возможно, художников губило то, что хотелось во что бы то ни стало быть выставленными на Западе, а искусствоведы не очень хорошо понимали особенности критериев различных западных культур. До этого нам казалось, что условный Запад монолитен, а он оказался скоплением разных культур и разных критериев отбора. Поэтому выставки русской классики, таких художников, как Врубель или Левитан, вызывали интерес широкой публики, но озадачивали критику. Западные кураторы отбирали то, что было больше похоже на их западных художников, то есть то, что было создано под влиянием их культуры, но не понимали, что оригинального было в русской. А русское искусствоведение им в этом не помогало. Это тем более досадно, что Запад всегда ждал чего-то нового, неожиданного из России. И действительно получал. Вспомним хотя бы о русской музыке, русском балете и, конечно, о первом русском авангарде в изобразительном искусстве.

Что-то не получилось на теоретическом уровне, но и на уровне художников тоже все стало непросто. Большинство приехало завоевывать мир, но при этом о рынке думало больше, чем об оригинальности творчества. Ко мне несколько раз приходили молодые художники из России, чтобы посоветоваться. Вопросы были примерно одного и того же плана. Стоит ли делать такую-то работу, то есть, попросту говоря, ее продать. При этом показывали даже не эскизы, а плохую фотографию. Им не приходило в голову, что вопрос должен быть адресован не мне, а только самому себе.

Конечно, радовало появление многочисленных галерей в России,