Читать книгу - "На встречу дня - Ежи Вавжак"

пути, для них враг, опасность... Неужели и я могу превратиться в такого же бесчувственного, толстокожего прохвоста, который только и думает, как бы спасти свою собственную шкуру? В такого же труса?!»

Гживна умер на следующий день утром. В сознание он так и не приходил. С самого начала он был безнадежен, хотя врачи до последней минуты боролись за его жизнь. В цехе молча собирали деньги на венок. Потом в смене «Б» устроили денежный сбор для вдовы; хотя пособие от завода и составляло весьма значительную сумму, собранные рабочими деньги вдове не помешают, а главное, будут реальным свидетельством того, что все они разделяют ее горе, помнят о ней и готовы помочь, чем могут.

Дело о катастрофе расследовала комиссия, созданная директором комбината. Беседовали со всеми по очереди. Искали виновных. Не только они двое, Гурный и Врубель, были под подозрением. Одним дело только начиналось, другим кончалось. А что явилось причиной? Это было главным.

Завалку печи производила смена «Б». С пода этой печи после наварки подины было снято уже несколько плавок, и, если прежде подина должным образом не заправлялась огнеупорами, причиной вполне мог быть прорыв пода. Но они же осматривали печь перед завалкой. Борецкого при этом, правда, не было, осматривали ее Гурный и Яниц. И ничего не заметили. Ну, пусть не заметил он, инженер Гурный, мастер пока недостаточно опытный, но ведь рядом был Яниц, у которого наметанный глаз. Если бы в поде действительно была раковина, пусть даже заполненная невытекшей сталью, Яниц наверняка бы заметил. Такое не раз случалось, и они без труда решали проблему. Достаточно кочергой очистить под, насыпать огнеупоров и слегка прогреть. И при этом даже очередная плавка не особенно бы задержалась.

Расследование подходило к концу, хотя и оставались еще неясные вопросы. Оба они с Яницом знали, что происходило в печи и чем это грозило. Почему они не поставили в известность начальника смены? Почему он, мастер, не проверил, нет ли кого-нибудь внизу, под печью? Почему, наконец, если решил спасти плавку, не выставил человека, чтобы случайно проходящий — а им мог оказаться и работник технического отдела — не попал под лавину расплавленной стали? Но этих вопросов им никто не задавал, а сами они обошли их молчанием в своих показаниях. И Гурный, и Яниц. Они отвечали только на вопросы председателя комиссии:

— Вы заметили во время плавки что-нибудь ненормальное?

— Нет, ничего особенного не было, плавка как плавка.

— Вы внимательно осматривали под перед завалкой?

— Конечно, как всегда.

— И он был в порядке?

— Ясно в порядке, иначе не стали бы заваливать, мы же не дети.

Пока не было окончательно ясно, выживет ли Гживна, Гжегож еще колебался. После первой беседы к нему, собственно, не было предъявлено никаких претензий. За несколько дней до аварии производилась заправка пода, выполнял ее другой мастер, и комиссия занялась тщательной проверкой документов, связанных с проведением этой операции. Правда, результаты проверки можно было предсказать заранее. Если при заправке и было даже что-то сделано не по технологии, записи в формуляре печи все равно будут соответствовать инструкции. «В таком-то часу уложен первый слой, взята проба...» и так далее. На месте и все подписи: и сдающего, и принимающего. Оформляя столь важный документ, даже самый малоопытный мастер не позволил бы себе какой-либо неточности. Но все-таки самым лучшим доказательством являлось то, что печь выдержала несколько плавок — не произошло аварии и при первой плавке, которая как-никак является своего рода испытательной. И комиссия принялась за литейный пролет: за начальника, мастера.

Но когда Гжегож узнал о смерти сталевара, в нем что-то надломилось. Нет, он не помчался тут же к начальнику цеха в первом безотчетном порыве. Он долго еще боролся с самим собой, со своими сомнениями. Он понимал, что может выйти сухим из воды, сбросить с себя это бремя, не перекладывая его на плечи других, поскольку вероятность выявления виновника становилась все более иллюзорной. Тем не менее Гурный не поддался искусительному соблазну отпустить себе все грехи.

Его удивляла позиция Яница. Яниц не врал, но и не сказал всей правды, он просто умолчал об одном весьма существенном факте. А ведь он же предостерегал его, инженера Гурного, и оба они отлично знали, чем все это может кончиться. Верно, они не обязаны были интересоваться, есть ли кто-нибудь внизу, там, под печью, — всем и без того известно, что под печью болтаться без дела в одиночку не положено, а тем более сидеть отдыхать. Или того хуже — спать. Но верно и другое: человек есть человек. Гживна был уже в годах, у него мог выдаться тяжелый день, и ему захотелось на минутку прикорнуть. Действительно, мало вероятно, чтобы просто проходя мимо печи, он не смог отскочить. Никаких дел под печью у него в это время быть не могло. Шлаковый ковш уже стоял и не мог не стоять под выпускным отверстием, иначе крановщик литейного пролета не подъехал бы со сталеразливочным ковшом. К пуску стали все было готово. Значит, виновного можно бы уже назвать, беда только в том, что этот виновный понес наказание, и наказание непоправимо жестокое, а значит, должны быть другие виновные, которые обязаны были, несмотря ни на что, не допустить катастрофы. Где, например, был бригадир Ярос, этот ворчливый толстяк, который за восемь часов смены обычно обнюхает все углы литейного пролета и которого можно встретить где угодно, только не в конторке? Где он тогда был, как и этот старый пройдоха, мастер Врубель? Где, наконец, были шлаковщик, канавщик, ковшовый и каменщики из ремонтной бригады, которые тут же, рядом, выкладывали огнеупорным кирпичом новый ковш? Где они были? Никто не заметил, не поинтересовался отсутствием Гживны. А ведь он отсутствовал довольно долго. Не исключено также, что накануне Гживна мог засидеться в «Металлурге» или в «Популярном» и выпить на рюмку больше нормы, а потому всю утреннюю смену ходил как сонная муха, и кто-нибудь из них, мастер или бригадир, заметив его осоловелый взгляд, вялую походку, сказал: «Валяй, старик, куда-нибудь в закуток и покимарь малость, а то, гляди еще, на глаза начальству попадешь».

Могло быть и так, но кто теперь об этом скажет, кто наведет комиссию на верный след? Да и кому, наконец, это нужно? Случился факт, факт непоправимый, и ничто теперь его не изменит. Самое большее — пострадает еще несколько человек. И заслуженно и незаслуженно. Незаслуженно, потому что люди