Читать книгу - "На встречу дня - Ежи Вавжак"

на месте будто пронзенный током, не в силах оторвать рук от стального поручня. Он перегнулся вниз, но толком не мог ничего рассмотреть. Двое каких-то людей в замасленных комбинезонах бежали с носилками. Перед ними расступился и снова сомкнулся людской круг.

В одно мгновение они с Борецким были внизу и, как куклу, трясли Врубеля, пытаясь допытаться у него, что произошло.

— Гживна этот ваш, — выдавил он наконец из себя, — куда его черти понесли перед самым пуском. Боже мой, от него остались одни угли.

Появилась машина «скорой помощи» и новая толпа людей. Из-за печи выбежал крановщик. Они остановили его.

— Жив, но сильно обожжен. Наверно, не выкарабкается... — ответил тот.

Они взглянули друг на друга и потом старались больше не встречаться взглядами. Гурный не мог здесь оставаться. Пока еще он держал себя в руках, но нервы начинали понемногу сдавать. Внизу, под печью, разлившаяся сталь напоминала огненную вулканическую лаву. Он даже не взглянул туда — сама по себе авария потеряла теперь всякое значение, угроза человеческой жизни отодвинула ее на второй план. Теперь он становился виновником катастрофы.

Но проходя мимо шестой печи, ему пришлось все-таки остановиться. Вся бригада в растерянности собралась возле пульта управления, окружив Яница.

— Газ отключили? — спросил Гжегож, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Будем останавливать печь?

— Конечно. Сейчас сюда сбежится все начальство. Ну ничего, не робейте. — Он пытается подбодрить их с неестественной улыбкой на лице и знает, что слова эти адресует прежде всего самому себе.

Ему следовало бы забраться на завалочную машину, приказать поднять заслонки завалочных окон, держать факел на малом газу, меняя его направление, чтобы тщательно осмотреть повреждение, первым составить ясное представление о случившемся и толково доложить начальству о причинах. Но в голове у него сейчас полный ералаш. Если в момент аварии он не растерялся, делал все, что было положено, и не потерял голову, но тогда он что-то здесь собой представлял, мог навязать людям свою волю, заставить их действовать. Теперь же он совершенно подавлен.

«Лучше бы мне оказаться на месте Гживны, — приходит ему в голову мысль, — это легче, чем смотреть теперь в глаза людям».

VIII

Широкий поток погребального шествия сломался, вливаясь в узкую крутую улочку, ведущую на вершину холма, где под охраной высоких тополей окруженное полуразвалившейся каменной стеной прикорнуло кладбище, именовавшееся когда-то сельским. Потом городок N., разрастаясь, опутал щупальцами своих улиц этот небольшой поселок с белым невзрачным костелом и кладбищем — местом последнего упокоения жителей поселка Страдом; новое же городское кладбище находилось в противоположном конце города.

Гурный шел в самом хвосте траурной процессии. Впереди двигалась колонна знаменосцев, за ней — делегации от всех цехов, дети с цветами, множество венков, от родственников, от товарищей по работе. Гроб от самого дома несли на руках, автобус, обтянутый траурным крепом, медленно полз по мостовой, замыкая многотысячное шествие. Еще бо́льшая толпа окружила Дом траура. Гживна проработал на комбинате «Страдом» больше тридцати лет. Его знали здесь все, и вся округа собралась проводить его в последний путь. Гжегож не вошел в дом, где стоял гроб. Он боялся этой тягостной атмосферы, напоенной терпким ароматом цветов, чадом горящих свечей, этих душераздирающих причитаний вдовы и сурового молчания присутствующих.

Заводской оркестр играл траурные марши. Процессия двигалась все медленнее, порой будто вовсе замирая. Все больше людей обгоняло Гурного, оставляя его позади. В толпе, как и в голове колонны, мелькали знакомые лица из цеха, из смены «Б», и никто к нему не подошел, и сам он ни к кому не обратился. Так было лучше. Ему хотелось остаться одному, и он не мог себе представить, как стал бы с кем-либо говорить, заведомо зная, что в силу самой обстановки разговор неизбежно коснется обстоятельств смерти Юзефа Гживны.

Однако, отгородившись от окружающих, он не смог все-таки избежать разговора, разговора с самим собой.

«Этот человек погиб из-за меня. Если б я последовал совету Яница и Вальчака и вызвал Борецкого, мы вместе наверняка приняли бы другое решение: не ждать. Не спасать то, что спасти было нельзя и что теперь вообще потеряло всякое значение. Но мне хотелось показать себя, смотрите, мол, как я смел и решителен! А из-за этого погиб человек. И надо же — именно этот сталевар Юзеф Гживна, которого я будто нарочно послал на смерть. А ведь, по существу, речь шла совсем о пустяковом деле. Как чудовищно это сопоставление причин со следствием!»

..Вечером, сразу после аварии, Гурный отправился в больницу. В приемной он застал сидевшего там уже более двух часов Врубеля. Мастер разливочного пролета почти не разговаривал и продолжал нервно мерить длинными шагами расстояние от двери до окна, за которым сгущались сумерки. Гжегож молча следил за ним глазами и ни о чем не спрашивал. Юзеф Гживна после перевода на низшую должность был в подчинении Врубеля, и потому тот в первую очередь нес ответственность за случившееся. Спасти Врубеля могла лишь чья-нибудь оплошность, выявленная ошибка, явившаяся причиной катастрофы. К примеру, просчет инженера Гжегожа Гурного, под ответственностью которого находилась неисправная печь. Но такого рода заключения делать, конечно, не им. Самое большее, что могут они, — это не смотреть друг другу в глаза, сваливать вину на других и тешить себя надеждой: авось минует.

Наконец появился врач. Он ограничился несколькими общими фразами, оставлявшими, однако, какие-то неясные надежды. В Страдом они возвращались вместе, автобусом. Всю дорогу молчали. И только на остановке Врубель, видимо, пытаясь сбросить с себя тяжесть от случившегося, заговорил:

— Гживна был хорошим человеком. Трудяга, и все его любили. Я знал его много лет. У меня просто в голове не укладывается, как мог он полезть под печь перед самым пуском... Может, ему стало плохо, а поблизости никого не было? Но он же видел ковш перед печью. Значит, знал, что нельзя. Я в первый же день его проинструктировал. К счастью, у меня есть его подпись в книжке охраны труда. Иначе мне бы из этой истории не выпутаться. Да и так еще неизвестно... — Он тяжело вздохнул.

«Только-то и всего, — с горечью посмотрел ему вслед Гжегож, — подпись в книжке имеется, бумажки в порядке? Да еще, наверно, капля страха: вдруг это случилось не из-за технической неисправности. И что за человек?! Что за люди?! Когтями цепляются за свое благополучие. А всякий, кто встает им поперек