Читать книгу - "Делакруа - Филипп Жюллиан"

Руна, изобразил крупным планом Рубенс[433]. Вспоминается и другой рыцарский поединок Рубенса[434], наиромантический из поединков, — с солнечным закатом и каким-то замком на горизонте. Тот, кого Делакруа почитал своим учителем, подобно художникам барокко, питал слабость к рыцарству.

За «Нанси» последуют «Битва при Пуатье» и «Битва при Тайбурге»[435]; сюжеты взяты из исторических хроник; герои Иоанн Добрый и Людовик Святой, кажется, вот-вот воскликнут раньше самого Генриха IV: «Пусть знаменем вам служит мой белый султан!» Знамена с геральдическими лилиями вьются в небе не менее героично, чем трехцветный флаг — над баррикадой. В батальных полотнах накал творческой страсти разжигал в Делакруа огонь патриотизма; когда же случалось ему писать благородных и безупречных прославленных полководцев — вдохновения как не бывало: литографии с изображением Верцингеторикса[436] и Дюгеклена[437] — одни из самых слабых его работ.

Кроме французской история еще одного государства насыщает воображение Делакруа — пищей менее благородной, но зато насквозь пропитанной злодеяниями и не хуже героических баталий удовлетворяющей его кровожадные аппетиты, — история Венеции. Венецианские хроники, уже подарившие ему однажды несравненную «Казнь Марино Фальеро», раскроют перед ним страницы жизни Отелло, а позднее — обоих Фоскари. Читал Делакруа и поразительную драму Отвея[438] «Спасенная Венеция», где за столетие до Сада разыгрываются сцены, которые в дальнейшем нарекут по имени последнего. В пьесе секут и закалывают, сплошь яды, цепи, темницы и заговоры в сумрачных дворцах, где драпировки то и дело скрывают убийцу, или каменный мешок, где средь византийского убранства и восточных трофеев бесчинствует месть.

Окончив «Нанси», Делакруа принялся за «Битву при Пуатье». Письма свои он теперь в шутку подписывает так: «Делакруа, исторический живописец, в будущем барон». Новую картину он готовил необыкновенно долго. Копировал миниатюры в Королевской библиотеке, читал Фруассара[439] и следовал его описаниям: «И конным повелел спешиться, и сам слез с коня, и стал с секирой перед ратью, и пропустил вперед знамена во имя Господа и святого Дени»[440]. Великолепна композиция картины, которая вся собрана вокруг светлого пятна — группы с королем, опершимся ногой о лошадиный труп; но закралось в нее что-то от стиля «трубадур» — так написал бы сражение Тони Жоанно, будь он поталантливее. Слишком уж тщательно выписанные детали переполняют ее ненужной экзотикой, копья сходятся треугольником, в вершине которого — королевская алебарда, знамен еще больше, чем в «Битве при Нанси».

Первые после июльских событий месяцы обнаружили приверженность французов памяти Великой революции. Делакруа написал тогда великолепного «Буасси д’Англа», а вслед за ним, изучив гравюры Буальи и Дебюкура[441], а также «Клятву в зале для игры в мяч»[442], — «Мирабо и Дрё-Врезе». Однако правительство благоразумно поспешило обратить патриотический порыв граждан на времена более отдаленные.

Под Версальский музей отвели правое крыло дворца, где прежде размещались покои принцев. Луи-Филипп предписал Фонтену[443], архитектору Пале-Рояля, взять за образец большую галерею Лувра[444], и бывший соратник Персье[445] соорудил самую унылую галерею, какую только видывала Европа, — однообразный, скупой ампир, превосходный образчик дутой помпезности. На белых с золотом стенах постаревшие полотна выглядят как оперные декорации. Карл VI[446] со своими великими вассалами и Вильгельм Телль напоминают актеров в одноименных пьесах, закованных в доспехи и неподвижно выстроенных на фоне каких-то картонных соборов, кое-где оживленных разноцветными пятнышками знамен. Художники немецкого происхождения — Шнетц[447], Стебен[448] и Шеффер наделили Карла Мартелла[449] и Жанну д’Арк простовато-глуповатыми физиономиями в духе назарейцев. Наполеоновскому разделу работы Верне нельзя отказать в достоинствах, а жераровский Аустерлиц на закате просто хорошее полотно (писанное двадцатью годами раньше, оно еще согрето лучами подлинного солнца над Аустерлицем). В луи-филипповском Версале невольно вспоминается «Бювар и Пекюше»: весь замысел его нелеп и до смешного претенциозен, подобно грандиозным начинаниям двух злополучных фантазеров.

Делакруа заказали две картины — «Битву при Тайбурге» и «Вход крестоносцев в Константинополь». «Тайбург» и поныне в Версале, — несомненно, это лучшее полотно во всей галерее, но далеко не лучшая картина самого Делакруа. На Тайбургском мосту, что в графстве Сентонж, Людовик Святой одерживает верх над англичанами. Самого моста не видно — лишь парапет да краешек арки: полотно намного превосходило размеры, обозначенные Фонтеном, и тот велел его обрезать. В результате картина оказалась перегруженной фигурами, слишком крупными по отношению к размеру холста. Делакруа, очевидно, помнил гобелен «История Александра» работы Лебрена[450] и две битвы Рубенса, также происходящие на мосту, — «Амазонки»[451] и «Поражение Максенция»[452]. Неистовые рукопашные схватки, напоминающие «Сражения гяура и паши», идут от знаменитой и уже двести лет как уничтоженной «Битвы при Ангиари»[453], известной Делакруа по копии Рубенса. А бьющие копытами по воде кони с безумными от ужаса глазами — прямые потомки тех, что Гро топил при Абукире. «Битва при Тайбурге» понравилась Луи-Филиппу, и он заказал Делакруа сделать по ней витраж для королевской часовни в Дрё[454]. На большой подготовительной гризайли композиция приспособлена к стрельчатому окну, высоко в небе полощутся знамена и выгнут дугой горбатый мост. (Кроме того, в Шантийи хранится акварель: раздельно нанесенными мазками чистой краски намечены стекла витража; эта акварель — предшественница живописи Синьяка.)

В Салоне 1837 года «Битву при Тайбурге» встретили в штыки — один лишь Готье стал на ее защиту. Критики снова вспомнили о «пьяной метле»: видно, они никогда даже и не вглядывались в живопись одной из прославленных картин Гро. Между тем в «Тайбурге» Делакруа, как никогда, близок автору «Поля битвы в Эйлау», ибо настолько поглощен самим развитием действия, что ему уже не до оттенков и нюансов. Свободное обхождение с историческим сюжетом роднит картину с фреской, равно как и широкие мазки землистой краски. После «Тайбурга» Делакруа больше не писал баталий, предпочитая им сцены охоты и схватки зверей, где накал хищной страсти сильнее и никакие конкретно-исторические детали не сковывают кисть.

Отшумели битвы, и грянул гром побед. «Вход крестоносцев в Константинополь» — таков второй правительственный заказ для Версаля. Правда, сам выбор сюжета несколько озадачивает: здесь речь пойдет о постыднейшей из страниц западноевропейской истории. Как известно, венецианскому двору, опасавшемуся мощи греков, удалось путем козней и интриг направить против них часть войска Второго крестового похода[455]. При подходе крестоносцев различные враждующие группировки в Византии, соперничая друг с другом в изменах,